Новой России необходимо было новое радио. И оно не замедлило появиться. «Радио России», первая кнопка, радиоточка на кухне любого россиянина.

Передачу-то мою на Всесоюзном радио закрыли, она там больше не выходила. Меня сбросили с корабля современности бродить по морскому шельфу, как водолаз в свинцовых башмаках. Зато после провального путча мы с Жанной и Витей Труханом под звуки победного марша на белом коне въехали в эфир совсем новенького «Радио России».

Как в анекдоте.

Водолаз идет по дну. Сверху, с корабля, дергают сигнальную веревку и передают сообщение:

– Вася! Можешь не подниматься. Мы тонем!

Ладно, я засучила рукава и принялась за дело. С меня ведь как с гуся вода. Я не помню труда и невзгод, а только помню, как что-то лучилось, позванивало… А потом – раз! И повесть. Или – оп! Сценарий.

Прежде чем войти в студию и приблизиться к микрофону, я с жаром излагала Жанне будущую передачу целиком – где-нибудь в осеннем Ботаническом саду, в буфете радиокомитета, в парке Горького на прудике, яростно крутя педалями водного велосипеда, или в «стекляшке» за бутылочкой киндзмараули. Народ оборачивался, кое-кто крутил пальцем у виска. Но мы, как токующие глухари, ничего не замечали вокруг, по ходу дела изображая завывание ветра в печной трубе, стук вагонных колес, позвякивание ложечки в стакане, призывный стон самца-горбыля, крики альбатроса, канкан, «Патетическую» сонату Бетховена и саксофон, хриплый тенор, скажем, «Касание твоих губ» Бена Уэбстера. Армстронга в особености мы подняли на стяги! Луи задает уровень всему, накаляет обстановку. Если за твоим монологом следует голос Сачмо или, не приведи бог, вы звучите одновременно, причем ты погромче, а он потише, то уж изволь держать марку и дотянуться хотя бы до пояса маэстро…

Жаль, великолепный Макферрен, посреди тысячи и одной неприятности поющий «Don’t worry, be happy!», не виден слушателям. Надо что-то придумать, чтобы не было потерь. Чем-то восполнить отсутствие зрительного ряда.

Это было время мудрых притч. И я с трепетом предоставляла слово Будде, Иисусу, Магомету, Чжуан-цзы, Баал-Шем Тову, даосским мастерам, древнегреческим философам, православным старцам.

– Мне тут рассказывали притчу, – говорила я как бы невзначай.

Так и я старалась позволить простору коснуться нас, расширить сознание, все время смотреть на звезды, на небо и необъятные дали. Я понимала, что наступил переломный момент, когда мне нужно сделать шаг. Но я могу его и не сделать. Это шаг в понимании.

Фото Александра Забрина

Я еще ничего не знала о медитации, а уже объявляла по радио, что мы нечто большее, чем это слабое тело или ограниченный ум, что Вселенная для нас не является чем-то внешним. И тогда знающие люди, продвинутые, просветленные, откликались на мои голословные заявления, присылали мне ксерокопии книг о пробуждении (такие издания только-только начали выходить в свет), звали на свидания, учили медитации – этому несравненному искусству одинокого радостного существования.

– Говори только о том, что ты знаешь экзистенциально, – советовали они, – тогда будет весть, а так – только информация.

– Сначала сама узнай, кто ты. На собственном опыте. И когда откроешь в себе источник Вселенной, чистое бытие и осознанное блаженство – тогда и вещай. Козлиха!

Я спрашивала:

– Нет, а все-таки мир – это благословенное место или юдоль для печали?

– Мир – это зеркало, – посвистывая, отвечали мне.

Медленное пламя стало разгораться во мне, первые проблески – что Я ЕСТЬ. Что Я СИЯЮ. Что я – чистое бытие и осознанное блаженство. И ничто конечное не относится ко мне.

А надо сказать, я обожаю занятные истории, из которых складывается картина, как поток времени, состоящий из мгновений, или мозаика из разноцветной смальты. Все удивляет меня. Будто я уже на том свете и мне позволили здесь часок погулять.

Слово пустотно, певуче, небуквально, в таких словах мне всегда хотелось рассказывать обо всем вокруг. Я запойный рассказчик. Ни грамма не выдумывая, будто акын, плывущий на верблюде в раскаленной пустыне, я пою свою песнь о том, что вижу.