Двигаясь в светлое время под водой на электромоторах, а ночью – в надводном положении под дизелями, мы за трое суток скрытно и без приключений добрались до Филиппин. Там заняли позицию в нейтральных водах у входа в залив Субик-Бей, где тогда размещалась американская военно-морская база, и вот уже три недели ведём наблюдение за акваторией: акустики день и ночь слушают горизонт, радисты записывают все переговоры. Время от времени поднимаем перископ, но ничего подозрительного пока не обнаружили.

Замечу, что выход наш в море был действительно неожиданным и весьма скорым. Скорым настолько, что мы даже не успели пополнить запасы продовольствия и – что самое неприятное – пресной воды. Но командование успело нам дать самое необходимое: посадить на борт штабного разведчика с двумя ящиками какой-то мудрёной спецаппаратуры и с огромным фотоаппаратом на шее.

В первую неделю неудобства не сильно ощущались, потому как, будучи уверенным, что выход займёт совсем немного времени, командир особых ограничений по продуктам не вводил. Но вскоре обстановка изменилась. Первыми со стола пропали деликатесы – языки, севрюга и обожаемая всеми щука в томатном соусе. Далее очередь дошла и до того, что попроще. Постепенно из рациона исчезли колбасы, тушёнка и прочие мясные продукты. Затем баночный сыр, сливочное масло и сгущёнка. Какое-то время налегали на перловку и макаронные изделия. К концу второй недели из продуктов остались только шпроты, вобла и шоколад. Да, забыл, ещё оставалось несколько мешков гороха, да в трюмах обнаружился аварийный запас сухарей, герметически запаянные жестянки с которыми хранились, возможно, ещё со времени постройки подводной лодки.

На третьей неделе рацион оптимизировался настолько, что коку не приходилось ломать голову, что готовить на завтрак, обед и ужин. В любое время суток ели что бог послал. К примеру, вчера на обед он послал уху вприкуску с сухарями. Уха была из воблы и гороха. На второе были шпроты и гороховая каша. Сегодня на обед была тоже уха, но уже из шпрот, на второе – котлеты из воблы и гороховое пюре. На ужин – гороховый суп, шпроты и отбивная из воблы. Как видите, изобретательности нашего кока не было предела. На третье пили солёный чай. Почему солёный? Потому что в цистерну пресной воды каким-то непостижимым образом попала забортная вода. Совсем, кстати, не много. Но этого оказалось достаточно для того, чтобы пресная вода стала походить на огуречный рассол, а чай, даже хорошо подслащённый – на кипячёную мочу (я не знал, какова на вкус моча, к тому же кипячёная, но кто-то из знатоков так сказал, и вот теперь я тоже знаю).

Голодать, как видите, особо не приходилось. В гороховой каше, шоколаде и шпротах недостатка не было. Правда, из-за жары есть совсем не хотелось. И это хорошо, потому как горохово-шоколадная диета весьма отрицательно сказывалась на скрытности подводной лодки. После отбоя начинала звучать такая кишечная канонада, что я всерьёз опасался, как бы в седьмом отсеке не сорвало с креплений аварийный люк. Кроме того, опять же, существовала опасность, что вражеские акустики могут нас запеленговать по демаскирующим признакам. Страдало, конечно, и качество воздуха, но я лично не испытывал от этого ни малейшего дискомфорта, потому как вскоре навострился спать в противогазе.

Но нельзя сказать, что всё было совершенно безоблачно, некоторые мелкие неудобства всё же омрачали наше увлекательное путешествие вблизи экзотических островов. Хотя командир иногда и давал поглазеть в перископ на зеленеющие вдали берега, но это только раззадоривало воображение, и все остальные достопримечательности приходилось домысливать самому. Убогий рацион тоже давал о себе знать. От шоколада очень скоро стало тошнить. Вид и запах шпрот и сегодня вызывает у меня чувство отвращения. На гороховую кашу я с тех пор смотреть не могу. Но если без еды худо-бедно можно прожить неделю, а то и две, то без воды в такую жару долго не протянешь. Заляпанный грязными руками дюралевый чайник с подсоленной водичкой постоянно ходил по кругу. К его изогнутому носику то и дело приникали жаждущие уста. Неприкосновенные запасы воды, хранящиеся в аварийных бачках, подвешенных к подволоку в каждом отсеке, были опрометчиво выпиты в первые же дни плавания. Последний такой бачок по-настоящему пресной воды доктор успел спасти, и сейчас он находился в каюте старпома под кроватью, опломбированный, рядом с канистрой спирта и хранился на всякий непредвиденный медицинский случай.

Но и отсутствие нормальной пресной воды было бы нипочём, если бы не изматывающая жара. Для экономии электроэнергии и соблюдения режима тишины системы кондиционирования и вентиляции не включались. РДУ-шки, вырабатывающие кислород, раскалялись, как печки-буржуйки, и к ним было не подойти, коробочки КПЧ на подволоках аккумуляторных отсеков, нейтрализуя водород, также разогревались – пальцем не тронь. Всё это создавало эффект хорошей русской бани, жаркой и влажной, после которой, правда, не было возможности выйти на улицу, упасть в снег, облиться ледяной водой и испытать таким образом неземное блаженство.

Конечно, за полгода в тропиках, к жаре мы уже успели привыкнуть, но в этом походе жара была какая-то особенная. Вроде и температура в отсеках не поднималась выше обычных значений, но порой хотелось лечь и сдохнуть, чтобы тебя положили в цинковый ящик, засыпали льдом и поместили в холодную провизионку, да так и возили до самого возвращения на Родину, а потом закопали бы где-нибудь за Полярным кругом в вечной мерзлоте.

Не спасали от жары и редкие всплытия. Наоборот. Подчас становилось ещё хуже. Всплытия происходили по ночам. Начиналась зарядка АБ. Запускались дизеля, подключались в режиме генераторов электромоторы. Всё это крутилось, ревело, нагревалось и ещё больше повышало градус в отсеках. Тяжелее всего приходилось электрикам в шестом, где температура поднималась порой до совершенно неприличных значений. При движении же в подводном положении под РДП (в режиме работы дизеля под водой) ад плавно перемещался в дизельный отсек. К концу заряда батареи столбик термометра там порой подходил вплотную к пятидесяти. После того, как в пятом получила тепловой удар и, подрыгав лапками, скоропостижно скончалась крыса, доктор окружил мотористов особой заботой. Во время наиболее тяжелых вахт он сам находился в отсеке со своим неотложным чемоданчиком в готовности откачать любого павшего бойца и героически потел вместе со всеми. Такова была его беспокойная натура – всегда быть на переднем крае. У нас же, в седьмом, температура редко поднималась выше сорока градусов, и половина экипажа ходила к нам передохнуть-охладиться. Вторая половина ходила в первый отсек: там, сказывали, было совсем холодно,