Зашустрили щётками по пайолам приписанные к центральному посту матросы – трюмный и торпедный электрик. Ещё один матрос протирает влажной фланелькой поверхности приборов, маховики, краны и изгибы трубопроводов. Каждый день перед завтраком, обедом и ужином на корабле производится такая пятнадцатиминутная малая приборка. Раз в неделю, в субботу, сразу после завтрака начинается большая приборка и продолжается до обеда. Такой распорядок позволяет содержать корабль в чистоте и порядке без особых усилий.

С камбуза поступает доклад о готовности ужина. Тут же в центральном посту появляется доктор Ломов и идет контролировать раздачу. Никто не получит ни грамма еды, пока доктор собственноручно не проверит чистоту бачков, посуды в отсеках и лично не убедится, что у дежурных бачковых чистые руки. От Ломова мы узнаём, что на ужин будет отбивная из воблы в соусе «а-ля кебаб», гороховая запеканка со шпротами и хрустящими криспами и десерт из топлёного шоколада. К чаю будут поданы изумительные глазированные шоколадом сухари. После озвучивания меню мне захотелось отлучиться и потошнить.

Но приём пищи на этот раз не состоялся и все вышеперечисленные изысканные блюда оказались невостребованными. Впрочем, никто об этом особо не переживал. Очередной доклад акустика заставил командира встрепенуться и отложить разлохмаченную половинку журнала. На выходе из залива началось интенсивное движение.

И вот командир уже сам склонился к «Каштану» и отдаёт команды:

– Акустик, классифицировать контакт!

– Учебная тревога!

– Штурман, развернуть БИП, приготовиться наносить данные на планшет!

– Механик, что у нас с батареей?

– Торпедный электрик, приготовить систему к вводу данных!

– Начальник РТС, быстро посмотреть гидрологию, определить глубину слоя скачка!

– Батон! Пошёл на хер! Не до тебя теперь, дружище!

Последнее было сказано коту Батону, привычно запрыгнувшему к командиру на колени.

Мне же, как обычно, когда начинается самое интересное, приходится покидать центральный пост и спешить в свой отсек. Обидно, конечно, но ничего не поделаешь, по тревоге моё место именно там. С надеждой я смотрю на командира – может, оставит постажироваться ещё, – но нет, ему уже не до меня. Сейчас необходимо быстро определить курсы и скорости целей, классифицировать их. Если окажется, что это порученная нам авианосная ударная группа, то быстро надо принять решение – каким оптимальным путём и на какой глубине начинать слежение. Для этого в центральном посту развёртывается так называемый боевой информационный пост (БИП). Звучит солидно, но на самом деле это выглядит так: сидят штурман и помощник командира со специальными планшетами на коленях и по данным гидроакустика наносят на планшеты пеленги на цели. Путём несложных вычислений они определяют курсы и скорости кораблей противника. Командир сравнивает их данные с данными, выработанными автоматом торпедной стрельбы, усредняет и утверждает генеральный курс цели. После чего принимает решение, каким курсом и с какой скоростью следовать нам.

Прибыв к себе, я тут же доложил:

– Седьмой отсек к бою готов!

Никакого боя, конечно, не предвиделось, но форма доклада после объявления тревоги подразумевает вполне определённый набор слов и фраз. Для особо любознательных сообщу, что в мирное время объявляться может только учебная тревога. Все погружения, всплытия, маневрирования, проходы узкостей, торпедные и ракетные стрельбы происходят исключительно по этой команде. Если же, не дай бог, в отсеках какой-нибудь нашей подводной лодки прозвучит роковое словосочетание «боевая тревога», знайте, что наступила война. Это означает, что с боезапаса сняты все блокировки, что Москвой дано разрешение на боевое применение любого оружия, в том числе ядерного. Давайте помолимся за то, чтобы нашим подводникам никогда не довелось услышать такую команду!

Приняв доклады из отсеков, к экипажу обратился командир. Он радостно сообщил, что из базы наконец-то началось движение АУГ, что пока в его составе насчитали восемь кораблей, но их наверняка больше. Что сейчас мы их будем догонять, поэтому попросил всех держаться покрепче и пристегнуть ремни. Также он сообщил, что в случае войны жить бы этому несчастному АУГ оставалось считанные минуты, но в мирное время мы добрые и позволим супостатам продолжать плавание – под нашим бдительным надзором, разумеется.

Наконец началась та работа, ради которой мы, собственно, и болтались здесь почти месяц, терпя вышеперечисленные трудности и лишения. Акустиками был установлен прочный контакт с основными целями. Сделать это было, впрочем, совсем не трудно, потому как уже через час мы могли собственными ушами выделять из шумов моря мелодично звучащий аккорд, складывающийся из пения винтов множества кораблей. Эскадра двигалась прямо на нас, и следовало срочно решать: либо выходить из полосы обнаружения, либо ложиться на грунт и пропускать корабли над собой. После недолгого раздумья командир выбрал второй вариант. Он был хорош тем, что не требовал дополнительных манёвров с увеличением скорости хода до полного, что неизбежно вело к излишней потере заряда аккумуляторной батареи. Останься мы как есть, на своей глубине, возникала бы опасность обнаружения нас сонарами противника, находясь же на грунте, наша небольшая подводная лодка сливалась с рельефом дна и становилась невидимой.

Глубина места вполне позволяла выполнить задуманное, и командир, не мешкая, приступил к действиям. С ювелирной точностью многотонная махина подводного корабля опустилась на морское дно и замерла в ожидании. Гул надвигающейся армады с каждым мгновением нарастал. Я вновь попытался представить себе, что сейчас может твориться за бортом. Живое воображение тут же нарисовало довольно реалистичную картину. Я воочию увидел нашу подводную лодку, лежащую на грунте. Вокруг было темно, почти черно, но в призрачных всполохах различалась белая горизонталь ватерлинии, в носу серебристо поблёскивали обтекатели гидроакустических станций, и едва угадывались очертания рубки посередине. Обратив взгляд к поверхности, я увидел бледный, едва различимый сквозь толщу воды, зыбкий блин луны и надвигающиеся на него огромные чёрные тени. Это над нами уже проходили корабли противника. Звонко и жёстко, словно ремнём с оттяжкой, принялись стегать по корпусу подводной лодки мощные посылы их сонаров. Гармоничный ранее аккорд превратился в какую-то джазовую бессмыслицу. В рундуке на верхнем ярусе тоненько задребезжала посуда. Мы знали, что обнаружить нас на такой глубине, а тем более раздавить днищем даже самой немыслимой осадки авианосцу было нереально, но всё равно возникало неприятное ощущение незащищённости перед таким монстром. От одной мысли, что в данный момент прямо над тобой находится плавучий остров-аэродром массой сто тысяч тонн с экипажем несколько тысяч человек, становилось как-то беспокойно и неуютно.

Но вот джазовая какофония стала замолкать, хлёсткие плети сонаров прекратили лупцевать корпус подводной лодки. Подождав немного, мы снялись с грунта и двинулись