После этого Фитин и Журавлев действительно махнули на Кобулова рукой, прислав к нему заместителем опытного разведчика Короткова, на которого замкнули всю ценную агентуру.

А тем временем отношения Кобулова и Лицеиста становились более доверительными. В приступе собственной важности Кобулов рассказал Лицеисту, что все доклады он лично направляет Сталину и Молотову. Поэтому Гитлер рассматривал Кобулова в качестве канала для передачи дезинформации Сталину и лично занимался вопросами и материалами, предназначавшимися для передачи Кобулову. Практика была такой: Риббентроп готовил эти материалы, затем докладывал их Гитлеру и только с его санкции материалы передавались Лицеисту, который и доставлял их Кобулову. Гитлер через Берлинкса пытался убедить Сталина, что летом 1941 года он будет проводить операцию «Морской лев». Смысл операции состоял в том, что германские войска должны форсировать Ла-Манш, высадиться между Дувром и Портсмутом в составе сорока дивизий, а затем наступать, с целью отрезать Лондон от остальной части Англии. Фронт предполагалось растянуть от Фолкстона до Богнора. Карты операции и планы, которые передавал Берлинкс, были очень убедительны и незамедлительно оказывались на столе у Сталина.

В начале 1941 года в Москве произошли большие перемены. Сталин решил разукрупнить НКВД, к тому времени превратившееся в гигантского монстра. 3 февраля НКВД разделили на два наркомата. В НКГБ, который возглавил Всеволод Меркулов, вошли разведка и контрразведка, секретно-политическое управление, следственная часть. Берии остались милиция, пожарные, пограничники и ГУЛАГ. Вот только Лаврентий Павлович подстраховался и назначил заместителем Меркулова своего самого доверенного человека – Богдана Кобулова. Он же курировал разведку. Богдан Кобулов, получая шифровки от брата, давал им ход, докладывая Сталину и Берии через голову Меркулова и Фитина.

В апреле разведка получила сведения от Вилли Лемана о том, что Лицеист работает на Германию и поставляет советской разведке дезинформацию. Богдан Кобулов, выгораживая брата, поставил под сомнения сведения Лемана.

А в это время Леман давал особо ценную информацию. Среди материалов, добытых им, было большое число документов, свидетельствующих о том, что Германия начала подготовку к войне против СССР. Он передал много документов о позиционных районах строительства укреплений вдоль границы с СССР, о действиях абвера на советском направлении, сведения о контингенте и деятельности школ по подготовке разведчиков для заброса в СССР. 5 апреля 1941 года Леман сообщил о намеченном вторжении войск Германии в Югославию.

Это были сведения чрезвычайной важности. Чтобы реабилитировать Лемана, собралась группа в составе Зарубина, Рыбкиной и Волгина. Опытнейший разведчик Василий Зарубин в свое время был оператором Вилли Лемана, работая с ним в Берлине.

После возвращения из-за границы его и группу других разведчиков Берия обвинил в сотрудничестве с гестапо. Формально так и было, в Германии Зарубин сотрудничал с Леманом, который был кадровым сотрудником гестапо. Впрочем, репрессии обошли Зарубина стороной.

Группа стала работать с польским шпионом по фамилии Сосновский. Несмотря на то что его психологически сломали и он с трудом поддавался гипнозу, работать с ним было интересно. Никита много узнал о работе польских и немецких спецслужб. Сосновский считался одним из лучших разведчиков Второго разведотдела польского генерального штаба, которого Красная армия выпустила из польской тюрьмы. Контрразведчики выяснили его биографию и перевезли в Москву.

У него была типичная внешность разведчика-вербовщика. Высокий рост, спортивное телосложение, аристократическая внешность, безупречные светские манеры. Все это сочетание на женщин действовало безотказно. Сосновский много лет жил и работал в Берлине. Великосветский образ жизни позволил ему быть принятым в аристократическом обществе Германии. Он жил на широкую ногу, устраивал шикарные приемы. В самом Берлине и окрестностях столицы у него имелось нескольких вилл, три автомобиля, собственная конюшня.

Самым главным его достоянием была агентура, приобретенная им во многих ведомствах Германии. Шифровальщик Генштаба, машинистка из личной канцелярии Розенберга, свои люди в Главном управлении имперской безопасности – РСХА, в абвере. Его любовницами были жены крупных чиновников. Вообще его агентура за редким исключением состояла из женщин.

Разгульный образ жизни не вписывался в германский климат военного времени. Сосновский стал сильно выделяться на общем фоне. Его делом занялся лично Гиммлер, устроив «медовую ловушку». Четвертое управление имперской безопасности и лично начальник гестапо Генрих Мюллер разработали план разоблачения всех завербованных агентов. В один, совсем не прекрасный для Сосновского, день во время очередного бала работники гестапо окружили виллу и заключили его в тюрьму.

После небольшой подготовки его в наручниках и кандалах привели в тюремный двор, где он увидел всех своих агентов, в одинаковых наручниках и кандалах. Не было среди них только тех, кого подставило ему ведомство Мюллера. На глазах Сосновского его агентам-любовницам тут же на тюремном дворе отрубали голову. Их кровь летела на его руки и лицо. Обезумевший Сосновский поседел за несколько минут. Сломленного польского агента за несколько допросов полностью «выдоили», а потом обменяли на двух крупных агентов абвера, пойманных польской контрразведкой. На родине его встретили отнюдь не ковровой дорожкой, усыпанной цветами. Обвинив в гибели ценнейшей агентуры, его бросили в тюрьму.

В принципе никакой ценной информацией он уже не владел. Впрочем, откровенничать с русскими он тоже не хотел. Все время повторял: «Мой долг польского патриота не позволяет мне…» Вот только он не знал, что его делом занимался Вилли Леман, который ведал наружным наблюдением и разработкой связей Сосновского. Все, скрупулезно собранные материалы о Сосновском, он передал Короткову, а тот оперативно переслал материалы в Центр.

Родился красивый сценарий. Никита и Рыбкина задавали Сосновскому вопросы, а комиссар Зарубин комментировал его ответы, уличая в неправде…

– Скажите, как вам удалось завербовать жену чиновника министерства иностранных дел и заставить ее фотографировать секретные документы мужа для вас? – спросил Никита.

– Прошу прощения, но я этого не помню.

– Могу вам напомнить, – проговорил Зарубин. – Вы дали объявление в газету: молодой, обаятельный, эрудированный иностранец желает познакомиться с дамой, владеющей основными европейскими языками, с целью приятного времяпрепровождения. Вы предложили встретиться с ней, для чего использовали «линкольн», который стоял в боксе у Вайсензее.

У Сосновского округлились глаза.

– Да, все это было так.

– Вы встречались с этой дамой, – продолжал комиссар Зарубин, – на специально арендованной для этой цели вилле на Принцальбертштрассе.

Сосновский стал терять самообладание. Он вытащил из-за пазухи конец вафельного полотенца и вытер взмокшее лицо. Вопросы шли непрерываемой очередью. Зарубин каждый раз уточнял и неправильно названный адрес, и грандиозные счета в ресторанах, и оплаты массажистов, и даже клички лошадей.