Сосновский перестал смахивать пот мокрым полотенцем. Он смахивал его ладонями. Затем встал, поклонился и сказал:

– Я восхищаюсь искусством советской разведки. Вы знаете обо мне больше, чем я сам, и я готов мобилизовать свою память и ответить на все, что вас интересует.

После этого он долго рассказывал все о полученной им информации в отношении планов Гитлера. У руководства разведки появилась ясность, как Гиммлер подбрасывал дезинформацию, которая должна была создать впечатление, будто у Германии нет никаких планов в отношении Востока, в том числе и Польши. Что все ее помыслы обращены только на Запад – на Францию и Англию. После допроса Сосновского доверие к Леману было полностью восстановлено. В Югославию ушли документы с планами Гитлера о захвате этой страны.

В мае 1941 года подготовка к нападению на Советский Союз входила в решающую фазу. Желая предотвратить слухи о готовящемся нападении на СССР, специалисты по дезинформации из абвера решили прислать в Москву не политическую делегацию, а группу солистов балета Берлинской оперы. Гастроли прошли успешно.

В этот день к Никите, который только что сдал экзамен по шифровальному делу и хотел отправиться в столовую, подошел капитан НКВД Кашин, которого он знал по работе, и приказал следовать за ним. На автомобиле они доехали до Лубянки. Поднялись на второй этаж и дошли до кабинета, на двери которого висела табличка: начальник Второго управления НКГБ Федотов П.В.

– Ожидай здесь, – сказал капитан.

«Интересно, что начальнику контрразведки от меня нужно?» – подумал Никита.

О Федотове ходила неоднозначная слава. И лучше от него было держаться подальше. Вскоре капитан вернулся в сопровождении майора Зои Рыбкиной и скрылся в кабинете.

– Здравия желаю, товарищ майор! – поздоровался Никита с Зоей.

– А, Белов! – сказала она, о чем-то задумавшись.

В это время из дверей вышел капитан и громогласно произнес:

– Входите.

– Здравствуйте, товарищи, – проговорил Федотов. – Сегодня в честь отъезда солистов балета Берлинской оперы состоится прием в посольстве Германии с приглашением ведущих танцовщиц Большого театра, деятелей культуры и представителей Всесоюзного общества связей с заграницей – ВОКСа. Я предлагаю вам присутствовать на вечернем приеме. Мне сообщили, что вы, – он посмотрел в блокнот, – Зоя Ивановна, опытный оперативный работник, прекрасно владеете немецким языком. Нужно реально оценить обстановку на территории иностранной державы, которая угрожает нашей стране. Старший лейтенант Белов будет вам помогать. – Закончив говорить, он уставился тяжелым взглядом на Рыбкину.

– Товарищ комиссар третьего ранга. Сразу хочу сказать, что это задание не предвещает ничего хорошего. Меня могут узнать немецкие дипломаты, которым я известна под другой фамилией. Уверена, что в посольстве будут присутствовать агенты абвера. В будущем мне и Белову, возможно, придется выезжать в Третий рейх. А если нелегально? Да и мчаться на прием надо немедленно. А одеться, получить пригласительные, обговорить детали?

Федотов нахмурился, а затем резко произнес:

– Отступать поздно. Мне вас некем заменить. Платье нужного размера найдем. Из ВОКСа уже успели сообщить в германское посольство, что вместо заболевшей сотрудницы на приеме будет наша переводчица Ярцева и переводчик-стажер. Точно установлено, что военный атташе – агент абвера.

Вечером машина, принадлежащая ВОКСу, подъехала к посольству Германии. Первым ее покинул Никита, который помог выйти красивой женщине в бархатном платье со шлейфом. Она сразу притянула взгляды охранников. Впрочем, их взгляды быстро переключились на другие автомобили с артистами Большого театра. Среди них Никита узнал Семенову и Тихомирову. Курсантов несколько раз водили в Большой театр, и он хорошо запомнил этих прим-балерин, по которым сходила с ума вся театральная публика столицы.

Пропустив женщин вперед, Никита прошел в здание и первым делом направился к еде, выставленной на столах. Сегодня он не смог пообедать, и у него сосало под ложечкой. Еда оказалась невкусной. Сразу чувствовалось, что повар готовил без души, на скорую руку. Впрочем, так же небрежно был подготовлен весь прием. Но самое неприятное было в том, что из подвала особняка шло мощное излучение инфернальной энергии.

«Они там что, в жертву кого-то приносят?» – удивленно подумал Никита.

Немцы захотели создать впечатление общения представителей культуры двух стран, чтобы показать, в первую очередь Сталину, что все в порядке. Договор о ненападении в силе.

Рыбкина, следуя легенде, стала переводить официальные речи и тосты, а Никита переводил разговоры Семеновой и Тихомировой с немецкими солистами.

Грянул вальс, и Никиту пригласила на танец немецкая балерина. За время обучения в школе он сносно научился танцевать. По крайней мере, не боялся оттоптать хрупкой на вид балерине ноги и даже одновременно мог воспринимать ее разговоры о том, как ей понравилось выступать в СССР и какие русские замечательные люди…

После того как Рыбкина перевела очередной тост о вечной дружбе между Германией и СССР, к ней подошел посол – Вернер фон дер Шуленбург, который шесть лет работал в Москве и симпатизировал СССР. Их разговор, нагло нарушая этикет, все время перебивал военный атташе. Посол недовольно морщился, он недолюбливал абвер, считая, что эта спецслужба делает все, чтобы развязать войну с Россией. Сам Шуленбург, рискуя карьерой и идя против собственного министерства иностранных дел, убеждал Гитлера не начинать военных действий против СССР. Для убедительности своих докладов он даже завышал военный потенциал Москвы. Несколько раз, беседуя со своим коллегой, послом СССР в Берлине Деканозовым, он предупреждал о грядущем нападении Гитлера, не называя точной даты.

Когда кто-то поставил пластинку с вальсом, сам Шуленбург пригласил красавицу-переводчицу на танец. Рыбкина с радостью согласилась. На нее напало какое-то смешливое настроение. Посол был внимателен, безукоризненно вежлив, но не смог скрыть своего удрученного состояния.

– Не кажется ли вам забавным, господин посол, – спросила Рыбкина, что мы танцуем с вами в балетной труппе Большого театра?

– Действительно, забавно, – усмехнулся Шуленбург. – Такое, к сожалению, случается лишь раз в жизни, а я к этому не готов.

– Вы не любите танцевать? – спросила она с наивностью в голосе.

– Признаться, не люблю, но вынужден, вынужден…

И вдруг она почувствовала какой-то иной смысл в его словах, высказанных с горечью. Танцуя, они перемещались по анфиладе комнат, и Рыбкина отметила в своей памяти, что на стенах остались светлые квадраты от снятых картин. Где-то в конце анфилады, как раз напротив открытой двери, возвышалась груда чемоданов.

Когда смолкли последние аккорды вальса, Рыбкина подошла к Никите и сказала:

– Слушай внимательно Белов! Нужно, чтобы ты применил свои способности. Посол показал мне пустые стены без картин и груды чемоданов. Найди его секретаршу и выясни у нее, что это значит.