Вино разлилось светлым теплом в груди. У меня в спальне мы целовались, обнимались и смеялись, как дети. Бекки внимательно рассмотрела мою коллекцию компактов, поставила «The Trinity Sessions» «Ковбой Джанкис» и стала тихонечко подпевать. Это было несколько часов назад, но я не помню мгновения, когда Бекки разделась. Зато я помню ее грудь – по-прежнему очень красивую, хотя уже и не такую упругую, как тогда, когда ей было двадцать, – и возбужденные темно-красные соски.

Я слегка растолстел за прошедшие годы.

Она осталась такой же стройной.

– Ты мне сделаешь языком? Там, внизу? – прошептала она, когда мы легли на кровать, и я сделал, что она просила. Ее пурпурные, ненасытные, гладкие нижние губы жадно раскрылись навстречу моему рту, ее клитор набух под моим языком, и мой мир переполнился солоноватым вкусом ее естества, я лизал ее, и сосал, и дразнил языком и покусывал зубами на протяжении, как мне казалось, бессчетных часов.

Она кончила, один раз – тело дернулось, словно в спазме – под моим языком, а потом она притянула меня к себе, лицом к лицу, и мы целовались, а потом она направила меня в себя.

– У тебя всегда был такой большой член? – спросила она. – И тогда, пятнадцать лет назад?

– Да, наверное.

– М-м-м...

Спустя какое-то время она сказала:

– Хочу, чтобы ты кончил мне в рот.

И уже очень скоро я сделал так, как она хотела.

Потом мы долго лежали – просто лежали, даже не прикасаясь друг к другу, – и она спросила, первой нарушив молчание:

– Ты меня ненавидишь?

– Нет, – ответил я сонно. – Раньше – да. Я ненавидел тебя много лет. И любил.

– А теперь?

– Нет, я тебя не ненавижу. Все прошло. Улетело в ночь, как воздушный шарик.

Я понял, что говорю правду.

Она прижалась ко мне.

– До сих пор не могу поверить, что я отпустила тебя тогда. Я не повторяю ошибки дважды. Я люблю тебя.

– Спасибо.

– Не «спасибо», дурак. Скажи: «Я тоже тебя люблю».

– Я тоже тебя люблю, – отозвался я сонным эхом и поцеловал ее в губы, все еще липкие и влажные.

Потом я заснул.

Во сне я чувствовал, как что-то шевелится у меня внутри: что-то сдвигается и изменяется. Холод камня, целая жизнь беспросветной тьмы. Что-то рвалось, что-то билось, как будто сердце ломалось на части. Мгновение предельной боли. Чернота, странность, кровь. Наверное, серый рассвет – это тоже был сон. Я открыл глаза, вырвавшись из одного сновидения, но еще не совсем просыпаясь. Моя грудь была вскрыта, темный разрез проходил от пупка до шеи, и огромная бесформенная рука, пластилиново-серая, погружалась внутрь, мне в грудь. В каменных пальцах запутался длинный черный волосок. Я наблюдал, как рука уходит в разрез на груди – так насекомое прячется в щель, когда в помещении включают свет. Я смотрел, сонно щурясь, и это было так странно, но то, как спокойно я воспринимал эту странность, лишний раз подтверждало, что это просто еще один сон, разрез у меня на груди затянулся, исчез без следа, и холодная рука сгинула навсегда. Мои глаза вновь закрылись. На меня навалилась усталость, и я сорвался обратно в умиротворяющую темноту, пропитанную ароматом сакэ.

Наверное, мне снилось что-то еще, но этих снов я не запомнил.

Я проснулся, уже по-настоящему, буквально через пару минут. Солнце светило мне прямо в лицо. Я проснулся один, рядом не было никого. Только алый цветок лежал на подушке. Сейчас я держу его в руке. Цветок похож на орхидею, хотя я не особенно разбираюсь в цветах. И еще у него странный запах: солоноватый и женский.

Наверное, его оставила Бекки, когда уходила. Пока я спал.

Уже совсем скоро мне надо будет вставать. Вставать с этой постели и продолжать жить.

Интересно, увидимся ли мы снова когда-нибудь? Я вдруг понимаю, что мне все равно. Чувствую смятую простыню под боком, чувствую, как воздух холодит мне грудь. Мне хорошо. Мне действительно хорошо.

Я вообще ничего не чувствую.

My Life

Перевод. Н. Эристави

2007

– Жизнь моя? Черт подери, не такая она штука,

О которой стоит болтать. Господи Боже,

В глотке-то как пересохло...

Выпить?

Ну, ежели ты угощаешь, а на дворе – жарища,

То – почему бы и нет? Запросто. Только – немножко.

Пивка вот – оно бы неплохо, ну и стопарик виски

выпить в жаркий денек – самое то!

Только – одна проблема:

когда я пьян, вспоминать начинаю. А вспоминать,

– понимаешь! –

не больно-то мне приятно.

Прикинь вот – моя мамаша. Баба как баба была,

Но никогда я бабой ее не видел.

Фотки до операции – видел, правда.

Она твердила – парню, мол, нужен отец.

А мой папаша, мерзавец, ее бросил.

Как только прозрел.

А как он прозрел?

Ему на башку – прикинь! – бирманский котяра свалился,

Выпрыгнул этот кошак из окошка хозяйской квартиры –

И вниз сиганул. С тридцатого, черт, этажа, –

Да прямо отцу по башке. И, заметь, шибанул его

Точнехонько в то место,

Что отвечает за зренье. Чудо – и только!..

Кот-то? А что – кот? Отделался легким испугом

И почесал по делам своим, по кошачьим.

Правду небось говорят – кошки

Приземляются

на все четыре лапы...

Ну, так я про папашу. Прозрел он, значит,

И заявляет мамаше – я, дескать, считал,

Что в жены беру не тебя, а твою сестрицу-двойняшку.

А та сестрица на мамочку вовсе была не похожа,

Но – вот ведь каприз природы! – по голосу их

Мог спутать хоть сам Господь всемогущий.

Судья дал развод без слова – закрыл на пробу глаза

И сам голоса различить не сумел!

Стало быть, из суда мой ублюдок-папаша

Вышел свободным, как ветер. Но – вот незадача!

Прямо на улице насмерть его зашиб

Сгусток дерьма, что свалился прямехонько с неба.

Болтали в народе –

Дескать, выпало это дерьмо из сортира на самолете.

Правда, анализ химический – тот показал другое:

«Фекальные массы содержат в себе элементы,

Неизвестные нашей науке».

Газеты – те прямо сказали:

Не обошлось без пришельцев!

Историю эту, понятно, тут же замяли.

Папашино тело забрали для экспериментов.

Ребята в штатском нам выдали справку.