– Это одна старинная история, имеющаякасательство до того времени, когда ее величество звалась еще принцессойЕлисавет, а на троне находилась императрица Анна Леопольдовна.

– Стоп, стоп! – перебил Шубин. –Понимаю, что вам бы очень хотелось, чтобы Анна Леопольдовна зваласьимператрицей. Но она звалась правительницей, а императорский сан на себявозложить так и не успела.

– Не успела, а почему? – с мстительнойинтонацией воскликнул Линар, но тотчас взял себя в руки: – А впрочем, мир прахуАнны Леопольдовны. Я буду говорить о тех, кто жив. Итак, принцесса Елисаветмечтала вернуть наследство своего отца, и тогда для нее все средства былихороши. Однако у нее не имелось никакой поддержки. Даже французы, –последовал выразительный взгляд в сторону Д’Эона, – из-за нерешительностисвоего тогдашнего посланника Шетарди не оказывали ей почти никакой помощи. Затошведский посланник Нолькен (теперь-то он в Лондоне, а в ту пору находился вРоссии) однажды получил от своего правительства предписание выкупить у Россииземли, которые отобрал у Швеции Петр Первый. На это были даны ему сто тысячталеров. Разумеется, это не значило прийти как в лавку и выложить на столмонеты, спросив взамен земли. В России в то время твердой власти не было, ведьАнна Леопольдовна еще не возложила на себя императорский венец, как вы изволиливыразиться... – Последовал неприязненный взгляд на Шубина. – Нолькенусамому следовало выбрать, поддержать ли ему Анна Леопольдовну, которая весьма нуждаласьв деньгах, либо герцога Курляндского, сосланного в Пелым после смерти АнныИоанновны, либо принцессу Елисавет. Нолькен счел, что от нее скорее всегодобьется проку. Слишком уж большой кусок российских земель предстояло отдать,Анна Леопольдовна сочла бы это ненужным, на редкость беспечная, она не слушаладобрых советов умных людей... – Линар горестно вздохнул. – Симпатии кБирону, герцогу Курляндскому, нельзя было купить у русских и за вдвое большуюсумму. И тогда Нолькен решил поддержать Елисавет. Он встретился с ней, иЕлисавет...

Линар умолк.

– Что? – не выдержал д’Эон. – Онасогласилась на эти условия?

– Она согласилась? – с ужасом повторилБекетов.

– Она подписала это письмо? – сненавистью воскликнула Афоня. – Да это же... да как же?! Ее отец завоевалземли для России, а она... она их продала?!

Линар интригующе повел бровями:

– Вы еще слишком молоды и не понимаете, чторади власти можно пойти на все.

– Врешь, саксонская собака, – прорычалШубин. – Я не верю! Елисавет не подписала бы! Я ее в те годы знал... Длянее отец был – все, память о нем – священна. Она все же дочь своего отца, онадорожила его памятью настолько, что даже подписывалась иногда «Михайлова»: тойфамилией, которую принял Петр, когда обучался морскому делу в Голландии.

– Она не подписала бы того письма, –кивнул д’Эон. – Конечно, у нее женский ум, но его у нее много. Даже яуспел понять, что Елизавета исключительно, до фанатизма, любит Россию. Нетслов, любовь отца и дочери совершенно различна. Петр, как англичане говорят,устроил в родной державе некий смирительный дом, в котором засадил весь народза работу. Можно также сказать, что его любовь к своей стране была любовьюпортного к куску материи, из которой он с нетерпением хотел сшить наряд,виденный на чужеземце. Императрица же о русском народе имеет самое высокоемнение и полагает его достойным собственного величия. Она стала для Россииснисходительной матерью, которая позволяет всем веселиться и радоваться жизнитак же, как веселилась и радовалась она сама. О ее царствовании говорят, чтоэто праздничный, весенний день – такой же беспечный, как она сама. Я не верю,что она продажное письмо подписала!

– Верите, не верите... – пожал плечамиЛинар. – Подписала, не подписала... Но такое письмо с подписью, которую исама императрица от своей подлинной не отличит, я привез из Лондона от Нолькенадля того, чтобы передать шведскому посланнику, и лишь из-за внезапногокарантина остановился у Гембори.

– Ну, – сказал Шубин соблегчением, – я так и знал. Фальшивка! Что бы мы тут ни судили, нирядили, сама-то государыня небось знает, что она не подписывала такого письма.Она от него откажется, вот и всех делов.

– Когда копии этого письма будут разосланы ковсем королевским и императорским дворам Европы, – с приятной улыбкойсообщил Линар, – когда всем станет известно, что русская императрица всвое время ради уничтожения своих родственников, по праву восседавших напрестоле, – а всем известно, как она поступила с Брауншвейгской фамилией! –продала часть своей страны и своего народа, а теперь отказывается платить позакладной, – когда это станет известно, уже не будет иметь значения,фальшивка сия бумага или нет. Ее имя окажется осмеяно, а репутация изваляна вполитической грязи.

– Да к нашему русскому телу ваша вонючаясаксонская грязь небось не пристанет! – высокомерно выкрикнул Бекетов.

– Вонючая саксонская, прусская, английская,шведская... многовато грязи, а? В самом скором времени присоединится такжегрязь французская, австрийская... а что станут свои, русские, оматушке-государыне, – эти два слова Линар выговорил по-русски, –говорить, которая хотела их продать чужеземцам, вернее, даже продала?..

– Это нехорошо, – угрюмо кивнулд’Эон, – когда пойдут такие разговоры, это будет очень плохо. Не стоитговорить о репутации женщины, ибо в Европе просто не существует нераспутногогосударя. Однако неумение держать слово нынче не в чести. И торговлясобственными землями, собственным народом... это позорно!

– Спору нет, дела плохи, – медленнопроговорил Шубин. – А вот позволительно ли вас спросить, зачем вы к нампришли, сударь, зачем этот разговор повели, когда Гембори, приятель ваш, ужеобъявил государыне об сем письме?

– Да потому, что он не должен был этогоделать! – запальчиво воскликнул Линар. – Но в деле с письмом каждыйпреследует свои интересы. Англичане хотят прекратить всякий альянс России иФранции. Шведы желают исполнения обещания, данного в том письме. У меня своиинтересы. И повезет не тому, кто просто пригрозит опубликованием письма, –повезет тому, кто этим письмом обладает!

– А кто им обладает? – хищно спросилБекетов.

Линар усмехнулся:

– Разумеется, я. Только, – он быстровыставил вперед руки, заметив, как подался было к нему Бекетов, –разумеется, я его не взял с собой, это надо же идиотом быть! Так что нетрудитесь отягощать свою совесть новым актом насилия.

– Какие песни! – проворчал д’Эон. –Какие песни поются! Ну просто Гомерова сирена!