Вполне могло оказаться, что он был искренен. Но это ничегоне меняло…

– Вы говорили, что я не знаю, какова ваша душа… –задумчиво произнесла Ольга. – Вы так полагаете? А если я примернодогадываюсь, как с вашими душами обстоит дело? – Она смотрела графу в глаза,не отрываясь. – Есть у меня сильные подозрения, что ваша душа – и душиваших друзей – давным-давно проданы, заложены, и это не тот случай, когда можновыкупить у ростовщика заклад. И когда-нибудь ростовщик за своим закладомявится… Я права?

В глазах у него что-то мелькнуло – некая тень, мрачная инеописуемая, словно на миг распахнулось окошко с видом на черную бездну,вызывавшую исключительно омерзение. И Ольга окончательно уверилась, чтооказалась права.

– С моей душой, знаете ли, еще ничего толком неясно, – сказала она так, словно рассуждала вслух. – Во всяком случае,у меня, как позволяют судить некие житейские наблюдения, есть еще шанс. А воткасаемо вас – крепко сомневаюсь. Ваша душа уже не вам принадлежит. И вы меня засобой тянете в первую очередь для того, чтобы не было так жутко и одиноко там,где вы все оказались…

Лицо графа на миг исказилось злобной гримасой, которую оноказался не в состоянии сдержать.

– Вот и выходит, что нам с вами не по дороге, –продолжала Ольга уверенно. – С любым из вас. Давайте откровенно, что ужтеперь играть в прятки… Я попытаюсь все же делать добро – то, чего от васнаверняка не дождаться.

– Этим? – Он пренебрежительным жестом обвелзал. – Вот этим? Да поймите вы, что это не более чем тупое стадо, надкоторым мы все возвышаемся, господствуем, превосходим, которое годится лишь нато…

– Вот тут мы с вами решительно не сходимся, –сказала Ольга. – И потому-то нам не по пути.

Биллевич говорил еще что-то, убедительно, с неподдельнымпылом. Она не слушала, глядя на танцующих. Бравурно гремела одна из мазурокШопена, пристукивали каблуки в благородной удали, пары неслись в сложныхантраша…

Неподалеку, у колонны, Ольга заметила ротмистра Топоркова,вхожего в дом Вязинского – настоящего гусара, считавшего, что день бесцельно прожит,если он обошелся без корзины шампанского, дуэли и романтической влюбленности. Впоследнем состоянии ротмистр находился постоянно, но, поскольку его нынешняяплатоническая симпатия Варенька Олесова отсутствовала, бравый гусар явился набал при шпаге, давая тем самым сразу понять, что танцевать он сегодня не будет– и стоял сейчас у колонны в крайне живописной позе, наглядносвидетельствовавшей о раздирающей его душу грусти: руки сложены на груди,голова понуро склонена, кудри поникли, лихие бакенбарды выглядят неухоженными,а усы меланхолично обвисли.

У Ольги промелькнуло в голове, что имеется великолепнаявозможность избавиться от Биллевича раз и навсегда: достаточно лишь намекнутьротмистру, что граф ей чем-то досадил или вел себя неподобающе – и бравыйпавлоградец незамедлительно пришлет секундантов, а учитывая, что и саблей, ипистолетом он владеет одинаково хорошо…

Нет, здесь это не годилось. Она подозревала, что графпреспокойно может пустить в ход кое-какие свои способности, а значит, нельзяподвергать ротмистра опасности, которой он не может противостоять…

– Достаточно, – сказала она, прервав очередноймонолог графа. – Мне кажется, не осталось неясностей?

Он явно намерен был продолжать, но что-то отвлекло еговнимание.

– Мы еще поговорим об этом, – сказал онневозмутимо. – Времени у вас, правда, мало, так что подумайте…

Изящно раскланялся и отошел. Гремела мазурка, мимо мчалисьпары в искусных фигурах, движениях и переходах. Ольга помаленьку продвигаласьвдоль зала, пока не оказалась там, где в углу, на креслах, чинно восседалидамы, чей возраст уже не позволял участвовать в подобном веселье. Остановиласьрядом с Бригадиршей, невероятно величественной в бальном платье, ничуть непохожей на домашнюю, залитой сверканием фамильных брильянтов. Спросила с хорошорассчитанной небрежностью:

– Ма тант, вы ведь знаете решительно всех… Кто этотмолодой человек? – И легким движением веера указала на Алексея Сергеевича,как раз миновавшего их.

Бригадирша, ничуть не удивившись, ответила просто:

– Прекрасная партия, милая моя. Не особенно богат, ноотмечен государем, да к тому же, как уверяют, прекрасный поэт. В юности былвольнодумцем и проказником, но потом остепенился, служит в Третьем отделении,где на хорошем счету…

Последнее обстоятельство Ольгу заинтересовало не на шутку –помимо того интереса, что у нее уже имелся…

Она хотела продолжать разговор, но заметила справа людей,которых после известных событий и не чаяла увидеть вместе: камергера Вязинскогои генерала Друбецкого. Они, как ни в чем не бывало, шли куда-то с видомцелеустремленным и решительным.

Как ни в чем не бывало? Некоторые странности моментальнобросились ей в глаза: если присмотреться внимательнее, не вызывало сомнения,что камергер как раз невозмутим и даже, пожалуй, весел, а вот у генерала видчеловека, которого препровождают помимо воли куда-то, куда он, безусловно, нехотел бы идти по собственному побуждению. И улыбка не безмятежная, анапряженная, и лицо застыло в понурой безучастности…

Не раздумывая, Ольга двинулась вслед за ними на некоторомотдалении, благо это ни у кого не могло вызвать подозрений здесь, средимноголюдства и постоянных перемещений.

Странноватая пара достигла широкой лестницы, спустилась поней и свернула налево, к дверям знаменитого зимнего сада, которому хозяин домауделял невероятно много времени и денег, стремясь сделать егодостопримечательностью Петербурга. Не в кадках, а в земле, заполнявшей глубокийкотлован с проложенными в нем трубами парового отопления росли всевозможныеэкзотические деревья и кусты, большей частью представлявшие собою единственныев Российской империи экземпляры. Здесь было жарко, почти душно, волнаминакатывали непривычные запахи листьев и травы, кое-где яркими пятнамивыделялись невиданные цветы, а в клетках, укрытых в зеленых кронах, шумновозились, испуская странные крики, заморские птицы.

Атласные белоснежные туфельки изрядно запачкались землей, ноОльга упрямо шла вперед. Далеко впереди, едва заметные в переплетении ветвей,двигались камергер с генералом.

Она остановилась как раз вовремя: оба подошли к невысокойстеклянной двери, которую тут же предупредительно распахнул перед нимиливрейный лакей – и моментально захлопнул, едва они скрылись внутри, а самостался стоять, точно на страже, лицо у него сделалось напряженное и злое,ничуть не похожее на физиономию вышколенного слуги.

Дверь была из матового синего стекла, так что рассмотретьчто-либо внутри не представлялось возможным. Заморочить неприятного стражасоответствующим заклинанием, внушив ему, что он не видел, как Ольга прошлавнутрь, и вообще все забыл? А если он… какой-нибудь такой? Не из простых свинейсвинья, как мужики выражаются?