– И, в конце концов, ваши терзания будут недолгими, –поддержал камергер. – Скоро это решится…

– Значит, все-таки маневры? – спросил генерал, неподнимая головы.

– Да какая вам разница? – пожал плечами Биллевич,похлопывая генерала ободряющим жестом. – Все идет помимо вас, вдали отвас, от вас же самого требуется одно: успокоиться и перестать заниматься тем…чем вы пытались было заняться. И все будет прекрасно. Никто не пострадает, нивы, ни ваши близкие… – он усмехнулся. – Я не буду брать с вас никакихклятв – это совершенно ненужные пошлости… Вы уже имеете представление о нашихвозможностях. Поэтому буду краток: если ты, сукин сын, и дальше станешь болтатьо чем не следует, то проживешь еще достаточно долго, чтобы увидеть, какиеинтересные вещи будут происходить с твоим семейством… Уяснил?

Генерал кивнул, не поднимая головы, с видом сломленным ибезучастным. Конец, подумала Ольга, покидая курительную. На Друбецкого –никакой надежды, отныне действовать придется исключительно самой…

Выходя из-под дерева, она краем глаза уловила слева какое-тонеправильное шевеление и резко отпрянула.

Змеиная голова, зеленая и плоская, с буграми над крохотнымиглазками, проворно втянулась назад в переплетение корявых ветвей и длинныхвислых листьев. И тут же справа выметнулась вторая, на длинном извивавшемсятеле, покрытом буро-зеленой чешуей, сплетавшейся в причудливые узоры.

Ольга отбила ее точным ударом, нанесенным, конечно, нерукой. И, приподняв обеими руками подол бального платья, кинулась бежать квыходу – похоже было на то, что ее наконец-то обнаружили и остались этим крайненедовольны…

С противным шипением змеи выбрасывали головы то справа, тослева, разевая пасти до невероятных пределов, целя белоснежными, изогнутымиядовитыми клыками, грозя порхающими раздвоенными языками. Ольга отшвыривала ихметкими ударами, и они отлетали прямо в чащу…

Наконец она оказалась на широкой беломраморной лестнице, гдестепенно прохаживали самые разные люди, ведать не ведавшие о тех потаенныхстрастях, что разыгрывались по углам гостеприимного и хлебосольного особняка.Настроение, в общем, было не столь уж мрачным: Ольга вновь убедилась, что этитипы не способны пока причинить ей ощутимого вреда, даже обнаружить ееприсутствие не в состоянии, а значит, есть надежда выиграть: при всех оговоркахи строгих правилах, которыми, как оказалось, связано колдовство, шансы все жеимеются…

К ее радости, ротмистр Топорков пребывал на прежнем месте,все так же стоял у колонны со скрещенными на груди руками, словноаллегорическая фигура Уныния, а также Безответной Любви. Ольга не испытывала кнему особенного сострадания, поскольку прекрасно знала уже от лицосведомленных, что подобные влюбленности случаются с ротмистром не менее дюжиныраз в год, если не более, и являются скорее атрибутом гусарской жизни, нежелинатуральными терзаньями…

– Василий Денисович, – сказала она, подойдяпоближе. – Могу я вас попросить о небольшой услуге?

Бравый ротмистр охотно очнулся от любовной меланхолии,прищелкнул каблуками.

– О любой, Ольга Ивановна!

– Видите ли… – сказала она, глядя открыто исмущенно. – Завтра в Петербург прибывает мой кузен, Олег ПетровичЯрчевский. Юноша молодой, застенчивый, в столице прежде никогда не бывал, и яза него чуточку опасаюсь: вы же понимаете, и соблазны большого города, иробость провинциала… Не были бы вы так любезны за ним присмотреть на первыхпорах? Пока он не освоится настолько, что я перестану за него беспокоиться?

– Я, конечно… – Видно было, впрочем, что Топорковне в особенном восторге от просьбы, чего, как офицер и дворянин, старался непоказать. – Он остановится у Вязинского?

– Не совсем… Пожалуй, нет, – сказала Ольга. –Юноша гордый и самолюбивый, не желает поселяться у богатого дальнегородственника… Он будет снимать домик на Васильевском.

– А можно ли узнать, он в статской службе? В военной?Или вообще не служит пока?

– Он – корнет Белавинского гусарского полка, –сказала Ольга торопливо.

Топорков моментально переменился, теперь на лице у него былиискреннее любопытство и радость:

– Гусар? Ну, конечно, Белавинский гусарский – армейскаякавалерия, да и расквартирован в жуткой дыре, где-то под Одессой, кажется… Новсе равно, гусар есть гусар, это совершенно меняет дело! Каюсь, Ольга Ивановна,я поначалу испугался, что родственничек ваш из статских, а то и, не приведигосподь, из студентов… Студентов я, признаться, опасаюсь, очень уж онисвоеобразны, нашему брату с ними тягостно – как пойдут рассуждать о высокихматериях, в которых приличный гусар ничего не смыслит… Корнет, говорите?Белавинец? Ну, это совсем другое дело! Честью клянусь, что незамедлительновозьму юношу под пристальную опеку и не хуже отца родного помогу освоиться вПетербурге! За мной он будет, как за каменной стеной, не сомневайтесь!

– Милый Василий Денисович, я в вас и не сомневаласьнисколечко… – сказала Ольга, а затем с искусством, присущим исключительнопрекрасному полу, в несколько секунд сменила на лице полдюжины разнообразнейшихвыражений, от робости и смущения до умоляющей просьбы. – И еще одно… Мнебы очень хотелось, чтобы существование моего кузена и само его пребывание вПетербурге остались тайной для всех, в первую очередь для князя Вязинского.Иными словами, никто не должен связывать его со мной…

Внимательно посмотрев на нее, Топорков воскликнул с большимвоодушевлением:

– Ах, вот как! Будьте покойны, Ольга Ивановна, гусары –народ сообразительный, и растолковывать дважды им не нужно… – он состроилухарскую физиономию и подмигнул с глубокомысленным видом. – Совершеннейшаятайна! Ни одна живая душа… Можете на меня положиться!

Ольга обворожительно ему улыбнулась и отошла в глубь зала –увидела, что Бригадирша делает ей недвусмысленные знаки, прося подойти.

– Душа моя, – сказала старуха, кивая на своюсоседку. – Вот тут Пелагея Саввишна хотела у тебя спросить…

Помянутая Пелагея Саввишна была особой крайне властногооблика, с заметными черными усиками под носом и пронзительным взглядом, подкоторым всякий заранее чувствовал себя неловко, начиная за собой подозреватьразнообразнейшие забытые прегрешения.

– Понимаете ли, милочка… – сказала старуха густым,почти мужским басом. – Я вот к вам приглядываюсь-приглядываюсь и все болееубеждаюсь, что ошибки быть не может… Не удовлетворите ли любопытство?

– Извольте, – сказала Ольга выжидательно.

– Не расскажете ли, как к вам попали эти серьги ибраслеты? Чем больше смотрю, тем яснее, что они – те самые…

Ольга нашлась моментально:

– Я их вчера приобрела в ювелирной лавке на Моховой.Знаете, одна из тех лавчонок, что служат еще и ломбардами… Хозяин, по-моему,совершеннейший прохвост, но камни, сдается мне, настоящие…