Менялось время, менялось отношение к людям, что, вполневероятно, тоже сыграло немаловажную роль в процессе ослабления могуществаведьм. По мере того как семейство постепенно утрачивало свой аристократизм ифеодальную власть, становясь все более «цивилизованным», «буржуазным», егочлены все больше запутывались в вопросах, относящихся к их наследию испособностям, и становились более замкнутыми. И хотя бывшие плантаторы,поселившиеся в Луизиане, называли себя аристократией, никакого отношения каристократии в европейском понимании этого слова они, разумеется, не имели; повоспитанию и образованию они скорее относились к тому классу, который мы теперьназываем «средним».

«Современная психиатрия», по-видимому, также сыграла роль втом, что Мэйфейрские ведьмы зашли в тупик и замкнулись в себе, однако болееподробно речь об этом пойдет в повествовании о событиях двадцатого века.

Впрочем, мы можем лишь рассуждать и строить догадки. Дажекогда в двадцатом веке орден установил непосредственный контакт с Мэйфеирскимиведьмами, узнать о них удалось слишком мало.

С учетом всего вышеизложенного…

История продолжается…

По прибытии в Новый Орлеан Мари-Клодетт поселила всесемейство в просторном доме на Рю-Дюмейн и тут же приобрела огромную плантациюна Ривербенде, к югу от города, где выстроила особняк, по величине и роскошипревосходящий тот, которым семья владела на Сан-Доминго. Плантация получиланазвание «Ля Виктуар на Ривербенде», а позже ее просто называли «Ривербенд». В1896 году плантацию размыло рекой, однако большая часть земли в этом месте досих пор остается собственностью Мэйфейров, и в настоящее время там построеннефтеочистительный завод.

Морис Мэйфейр, дядя Мари-Клодетт, прожил на этой плантациивсю жизнь, но его двое сыновей приобрели примыкающие участки земли, куда иперебрались, не теряя, однако, связи с семьей Мари-Клодетт. Несколько прямыхпотомков этих мужчин оставались на приобретенной земле вплоть до 1890 года, многиедругие переехали в Новый Орлеан и стали составной частью все увеличивающегосячисла «кузенов», которые на протяжении следующего столетия играли активную рольв жизни Мэйфейров.

Существует множество опубликованных рисунков особнякаМари-Клодетт и даже несколько фотографий в старинных книгах, которые теперь непереиздаются. Огромный даже для того времени дом был выстроен в простомколониальном стиле, предвосхищавшем пресловутый стиль греческого возрождения, скруглыми колоннами, покатой крышей и галереями, просторным нижним этажом ивысокой мансардой. Внешне он очень напоминал дом на Сан-Доминго. Внутрикоридоры разделяли особняк с севера на юг и с запада на восток.

Кроме того, на плантации были построены два больших флигеля,где жили мужчины, принадлежавшие к членам семьи и тоже носившие фамилиюМэйфейр, включая овдовевшего Лестана и его четверых сыновей. (Морис всегда жилв главном особняке.)

Мари-Клодетт вела дела в Луизиане столь же успешно, как и наСан-Доминго. Она по-прежнему занималась сахарным тростником, однако отказаласьот выращивания кофе и табака. Она приобрела небольшие земельные участки длякаждого из сыновей Лестана и всегда щедро одаривала собственных детей и внуков.

С первых дней своего пребывания в Луизиане семья вызвалаблагоговейный страх и недоверие со стороны соседей. Мари-Клодетт, обустраиваясьна новом месте, затеяла несколько споров и не гнушалась даже угрозами в адрестех, кто стоял на ее пути. Она купила огромное количество рабов для своих полейи хорошо обращалась с ними, не нарушая заложенных предками традиций. Зато ккупцам у нее было совершенно иное отношение, и она не однажды кнутом гнала ихиз своих владений, утверждая, что ее пытались обмануть.

Местные жители называли ее «ужасной» и «неприятной», хотявнешне она по-прежнему оставалась красивой женщиной. А рабы, приобретенные вЛуизиане, трепетали от страха перед ее личными рабами и слугами-полукровками.

Очень скоро рабы провозгласили свою хозяйку ведьмой. Ониутверждали, что ее невозможно обмануть, приписывали ей способность «сглазить» изаявляли, что у нее есть демон, которого она может наслать на любого, ктоскажет ей хоть слово поперек. Отношение к ее брату Лестану было болееблагожелательным – он, видимо, сразу нашел общий язык с местными плантаторами,любителями хорошего вина и азартных игр.

Супруг Мари-Клодетт Анри-Мари Ландри был приятным, но недеятельным человеком, который предоставлял жене полное право решать абсолютновсе вопросы. Он выписывал из Европы ботанические журналы, коллекционировалредкие южные цветы, спроектировал и разбил на Ривербенде огромный сад.

В 1824 году он скончался в собственной постели, успевпричаститься перед смертью.

В 1799 году Мари-Клодетт родила последнего своего ребенка –дочь Маргариту, которая позже стала обладательницей легата и прожила в тенисвоей матери до ее смерти в 1831 году.

Слухов о семействе Мари-Клодетт ходило великое множество. Вчастности, говорили, что ее старшая дочь, Клер-Мари, родилась слабоумной, ирассказывали об этой молодой женщине странные истории: она якобы разгуливала подому в ночной рубашке и обращалась к людям с малопонятными, хотя частовосхитительными речами. Утверждали также, что она видела призраков и частобеседовала с ними, иногда даже в разгар ужина, в присутствии изумленных гостей.

Она также «знала» сокровенное о многих людях и имелапривычку выбалтывать их секреты в самое неподходящее время. Ее практически невыпускали из дома, и Мари-Клодетт так и не позволила старшей дочери выйтизамуж, хотя немало влюбленных мужчин просили ее руки. В старости, после смертиАнри-Мари Ландри, Мари-Клодетт даже спала с дочерью, дабы не позволить той уйтииз дома и потеряться.

Клер-Мари часто видели на галереях в ночной рубашке.

Единственному сыну Мари-Клодетт, Пьеру, также не былопозволено вступить в брак. Он дважды «влюблялся», но оба раза подчинялсяматери, отказывавшейся дать разрешение на свадьбу. Вторая отвергнутая Пьером«тайная невеста» попыталась покончить жизнь самоубийством. После стольприскорбного случая он редко выходил из дома и почти все время проводил в компанииматери.

Пьер был для рабов своего рода врачевателем – пользовал ихразличными снадобьями и микстурами. Какое-то время он даже учился медицине устарого спившегося доктора в Новом Орлеане. Но толку от этого было мало. Емутакже нравилась ботаника, и он уделял много времени уходу за садом, а иногдаделал зарисовки цветов. Выполненные Пьером наброски до сих пор хранятся взнаменитом особняке Мэйфейров на Первой улице.