Ее звали Сюзетта Мэйфейр, и Джулиен так любил свою молодуюжену, что в первые годы брака заказал по меньшей мере десяток ее портретов. Онижили в особняке на Первой улице, по-видимому, в полной гармонии с Реми и егосемьей. Это объясняется, возможно, тем, что Реми во всех отношениях находился вподчинении у брата.

Сюзетта полюбила маленькую Мэри-Бет, хотя за первые пять летродила собственных четверых ребятишек, трех мальчиков и девочку по имениЖаннетта.

Кэтрин не захотела добровольно вернуться в особняк на Первойулице. Слишком он напоминал ей о Дарси. Когда в старости ее вынудили тудавернуться, это повредило ее разум, и в начале века она превратилась втрагическую фигуру, вечно затянутую в черное, бродившую по саду в поискахДарси.

Из всех Мэйфейрских ведьм, изученных до настоящего времени,Кэтрин оказалась, наверное, самой слабой и наименее значимой. Ее дети, Клэй иВинсент, были оба уважаемыми и ничем не примечательными людьми. Оба женилисьрано, завели большие семейства, их потомки сейчас проживают в Новом Орлеане.

Из того, что мы знаем, можно сделать вывод: смерть Дарсисломила Кэтрин. Ее современники отзывались о ней не иначе как о «милой»,«кроткой» и «терпеливой». Она никогда не принимала участия в управленииплантацией Ривербенд, а предоставляла все решать Джулиену, который постепеннопередал дела Клэю и Винсенту Мэйфейрам, а также наемным смотрителям.

Все больше и больше времени Кэтрин проводила со своеюматерью, Маргаритой, которая с каждым десятилетием становилась всеэксцентричнее. Случайный визитер, увидевший Маргариту в 1880-х годах, называетее «совершенно невозможной» и описывает, как сморщенная старуха, днем и ночьюодетая в заляпанное белое кружево, часами сидит в своей библиотеке и читаетвслух жутким монотонным голосом. Людей она оскорбляет небрежно и не выбираявыражений. Симпатии испытывает только к племяннице Анджелин (дочери Реми) иКэтрин. Она постоянно принимает детей Кэтрин, Клэя и Винсента, за их дядей,Джулиена и Реми. Кэтрин в то время уже седовласая, усталая женщина, вечнозанятая рукоделием.

В последний период жизни Кэтрин, видимо, стала строгопридерживаться католической веры. Она каждый день посещала мессу в приходскойцеркви и устраивала детям Клэя и Винсента пышные крестины.

Маргарита умерла, прожив девяносто два года, в то времяКэтрин был шестьдесят один.

Помимо слухов об инцесте, прошедших через все досье современ Жанны Луизы и Пьера, с Кэтрин не связано никаких оккультных историй.

Черные слуги, будь то рабы или свободные граждане, никогдане боялись Кэтрин. Никаких упоминаний в то время о таинственном темноволосомлюбовнике не сохранилось. Также не существует свидетельств, указывающих, чтоДарси Монехан умер не от обычной желтой лихорадки.

В Таламаске даже было выдвинуто предположение, что настоящей«ведьмой» всего этого периода был Джулиен, что, возможно, кроме него, в этомпоколении не было другого природного медиума, и, по мере того как Маргаритастарела, Джулиен начал проявлять свою силу. Также существует версия, что Кэтринбыла природным медиумом, но отказалась от этой роли, когда влюбилась в Дарси,поэтому-то Джулиен и был так сильно настроен против ее брака, ведь он зналсемейную тайну.

Мы действительно обладаем обширной информацией, позволяющейнам предположить, что Джулиен был колдуном, хотя, быть может, и не входил вклан Мэйфейрских ведьм.

Поэтому чрезвычайно важно, чтобы мы изучили Джулиена какможно подробнее. Только в пятидесятых годах двадцатого века нам стала доступнапотрясающая информация о Джулиене. Так что историю жизни этого человека следуетисследовать более пристально, сопоставить и изучить существующие документы.Наши отчеты о жизни Мэйфейров за этот период носят пространный характер иповторяют сами себя. Кроме того, имя Джулиена упоминается в многочисленныхизданиях того времени, три его портрета маслом находятся в американских музеяхи один – в Лондоне.

Черная шевелюра Джулиена стала совершенно седой, когда онеще был довольно молод; на многочисленных фотографиях и на портретах онпредстает как человек чрезвычайно приятной наружности и обаяния, обладающийфизической красотой. По мнению некоторых, он был похож на своего отца, оперногопевца Тирона Клиффорда Макнамару.

Однако некоторым агентам Таламаски показалось, что Джулиенобладал сильным сходством с его предками – Деборой Мэйфейр и Петиром ванАбелем, которые, конечно, совершенно не были похожи друг на друга. В Джулиене,видимо, проскальзывает удивительное сочетание черт обоих этих предков. ОтПетира ему достались рост, профиль, голубые глаза, а от Деборы – тонкие скулы ирот. И выражение лица на некоторых его портретах удивительно напоминаетвыражение лица Деборы.

Кажется, будто портретисты девятнадцатого века виделипортрет Деборы кисти Рембрандта – что, разумеется, невозможно, так как портретвсе время хранился в нашем подвале, – и сознательно попыталисьвоспроизвести «характер», пойманный Рембрандтом. Мы можем только предположить, чтоДжулиен проявлял этот характер. Также следует отметить, что почти на всехфотографиях, вопреки торжественной позе и другим формальным условностямпортрета того времени, Джулиен улыбается.

Это улыбка Моны Лизы, но тем не менее это все-таки улыбка,которая придает необычную ноту всему изображению, так как полностьюпротиворечит традициям фотопортрета девятнадцатого века. На пяти ферротипияхДжулиена, имеющихся в нашем распоряжении, та же самая едва заметная улыбка. Аведь улыбка для ферротипии той поры абсолютно не характерна. Кажется, будтоДжулиен находил забавным сам процесс съемки. На фотографиях, сделанных ближе кконцу жизни Джулиена, в двадцатом веке, он также улыбается, но уже более широкои открыто. Стоит отметить, что на этих последних фотографиях он предстает переднами как чрезвычайно добродушный и вполне счастливый человек.

Всю свою жизнь Джулиен был, безусловно, главным в семье, онповелевал более или менее успешно племянницами, племянниками, а также своейсестрой Кэтрин и братом Реми.

То, что он вызывал страх и смятение у своих врагов, былохорошо известно. Один из разъяренных агентов по продаже хлопка сообщил нам, чтоДжулиен во время спора заставил загореться одежду на своем противнике. Пламябыло поспешно погашено, пострадавший оправился от довольно серьезных ожогов, ипротив Джулиена не было выдвинуто никакого обвинения. Более того, многие изтех, кто слышал эту историю – включая местную полицию, – просто в нее неповерили. Если кто принимался выпытывать у Джулиена об этом случае, он всякийраз смеялся. Но у нас имеется свидетельство, правда только одного человека, чтоДжулиен мог поджечь что угодно силой воли и что его мать подсмеивалась над нимиз-за этого.