- Что тебе нужно, чтобы жить? - спросил онвполголоса. - Я все для тебя сделаю, все, что ты сейчас попросишь, клянусь! Ичестное слово, у меня уже не осталось ни одной тайны от тебя! - страшно былосмотреть в ее прозрачные глаза, которые под влиянием каких-то эмоций меняютцвет на холодный зеленый. Он всегда думал - когда она влюблена.

- Его оставили ненадолго одного, пока он спал вкроватке, - продолжала Наташа терпеливо и не ему вовсе. - У меня был деньрождения, а об этом никто даже не вспомнил, потому что накануне Лешка ходитьначал. Его в честь папы назвали. С самого начала, с тех пор, как мама ходила сживотом, его уже любили больше, чем меня... Теперь я знаю, почему... Онпроснулся, когда я накрыла его маминой подушкой, а я держала подушку, крепкоприжимала, пока он не перестал трепыхаться...

Все холодело у Макса внутри; так бывает, когдапьешь ледяную воду и чувствуешь, как замерзает в груди, как сводит мышцысосудов, а сейчас - еще и паралич всего, что есть в теле. Как будто душузаковали в лед. А спину жестоко жжет солнце. Уже вечер, откуда такая разницатемператур? Он, застыв неподвижно, смотрел жене в глаза, не понимая, шутка этоили нет. Не желал верить, что такими вещами не шутят.

- А мы стояли друг напротив друга, два метрамежду нами. Целились винтовками друг другу в лоб вот так, - Макс изобразилвинтовку руками и "прицелился" мимо Наташи. На мгновение толькоприкусил нижнюю губу. - Он сказал: "Если не выстрелишь ты - выстрелю я.Считаю до трех..."

Она заметно поняла больше, чем он смогпроизнести. Оценила его смелость. Оценила его силу воли - что сказал об этом, ичто голос почти не дрогнул: голос подчинился его воле, ведь сейчас нельзя бытьслабым.

- Ты сделал правильный выбор, - прошептала она.

- У него крыша поехала - он видел своимиглазами, как человека на части гранатой разорвало. Сошел с ума, начал винтовкойпо своим целиться. Ему психологическая помощь нужна была, а не надгробие.Спуская курок, я смотрел ему в глаза. Только выстрелив, понял, что можно былопоступить иначе. Хотелось жить.

Она вдруг вскочила на ноги и пошла прочь прямопо рельсам. Максим едва не успел ухватить ее за краешек одежды: подвело то, чтоон стоит на коленях. Только встал и сделал шаг вслед за ней - и зажмурился отболи, упустив из внимания и Наташу, и собственные мысли. Что-то горячее иострое с такой силой проткнуло его тело, что не в силах устоять на ногах, сноваопустился на землю. Нет, не все тело, а только ногу - Макс это понял вследующую секунду, когда почувствовал в стопе ощущения в сотню раз сильнее. Еготак резко кинуло в жар, что закружилась голова, и из глаз хлынули слезы.Взглянул на босую ступню... С воплем вытащил из стопы кусок разбитой бутылки.

Наташа приостановилась на его крик и оглянулась.Макс по ее взгляду понял - она не будет его ждать... Убедившись, что онприходит в себя, и обдумав что-то, метнулась прочь уже быстрее - худенькаяфигурка с волосами до пояса, освещенная оранжевым солнцем в закате.

- Наташа, стой! - орал он, пытаясь встать. ?- Тытеперь Женькина единственная дочка, у нее больше нет детей, кроме тебя! Онатебя простила, она сама мне это говорила, только я не знал тогда, о чем речь...

Она отдалялась с каждым шагом на недосягаемоерасстояние. УЖЕ на десяти метрах от него казалась недоступной, хотя объяснялапопутно кому-то:

- Все, во что я верила всю свою сознательнуюжизнь, оказалось вымыслом. Все, что я считала реальностью - всего лишь придуманныйвами мир. Вы обманывали меня столько времени: два самых близких мне человека,ты и мама! Я не хочу больше жить в фальшивом мире, а другого мира нет!!!

- Остановись! - кричал Максим, хромая за ней ижмурясь от боли. - Да постой же! Видишь, я ногу порвал!

Наташа в ответ на это добавила скорости. Сложнобежать по шпалам, учитывая каблуки, но Наташа очень старалась. Размазываласлезы и тушь по лицу и отдалялась, не оглядываясь.

Он ковылял за ней, пытаясь уговорить, давить нажалость и успокоить одновременно. Уже перешли с моста на железнодорожнуюнасыпь, скоро рельсовые пути сойдутся в один, и тогда не будет даже шанса, чтопоезд пройдет по соседней дорожке... Расстояние между ними увеличивается наполтора метра в секунду - это слишком много! Макс не мог себе позволить такойроскоши. Понял - если захочет, догонит. Он мужчина, а значит, быстрее.

Кто-то грубо схватил ее одной рукой и потащил всторону, цепляя ее об рельсы и камни и не давая возможности сделать свойсобственный шаг.

- Ты мне ноги переломаешь! - вопила она от боли.

- Переломаю, если понадобится!

Он прохромал несколько метров, волоча ее засобой, и, едва добравшись до плотных, как изгородь, кустов, рухнул на пыльнуютраву, повелительно уронив рядом и Наташу. А чтобы она не сбежала, яростно сжалее запястья. Изо всех сил пытался глубже дышать, чтобы хоть как-то перенестиболь в ноге, но каждый вдох и каждый выдох были лишь катализатором этихощущений. Максим жмурился от боли, но все, что мог - сделать больно еще иНаташе.

- Посмотри! - ткнул он ей в лицо ее же кулачок.- Посмотри! Вот в этой маленькой ладошке вся твоя жизнь! Все, что ты успеласделать, и все, что еще сделаешь. В этом кулачке твое счастье и мое тоже!

- Макс, я не могу так больше... Я хочу, чтобывсе закончилось... - оправдывалась она.

- Чего ты не можешь? - уточнил мужчина. - Тебетрудно жить? Давай сделаем так, чтобы было легко! Скажи мне, что тебе нужно?

- Милый, у меня запястья занемели! - робковзывала она к его природной заботливости.

- Терпи, - огрызнулся он. - Я не могу рисковатьтвоей жизнью.

- Отпусти, я не убегу, - обещала Наташа наполном серьезе. - Мне больно! Пожалуйста!

А Максу было уже все равно. Чувство опасностипостепенно уступало место обычной злобе и раздраженности.

- Ты убегала от меня полкилометра! И тебе былонаплевать, что я не хочу тебя потерять, и что я разбил ногу! Тебе все равно,что я буду чувствовать! Всегда было все равно!!!

Он о чем-то конкретном говорил, Наташа этопоняла, и осознала, что он прав... Это были обиды, не имеющие отношения ксегодняшнему дню или к раненой ноге. Словно чаша терпения переполнилась, и всяего боль хлынула на Наташу - в одной фразе, настоящей. Наташа беззвучнозаревела - вот и ему всю жизнь причиняет страдания... Ему - человеку, любимомус двенадцати лет... Пусть держит как угодно грубо - заслужила. Пыталасьсмириться и не обращать внимания на побледневшие и ноющие кисти рук. Но если быхоть поза была удобная! Коленкам было жестко на корнях куста, вырвавшихся изхолодной и, казалось, влажной почвы, а особо вредные травинки раздражали кожудо чесотки. Мысли о самоубийстве уже просто не вместились бы в Наташину голову- там было тесно из-за физического дискомфорта. Впрочем, и неудобство мерклоперед нахлынувшими воспоминаниями.