– Нет. Только общее описание, – сокрушенно признался капитан.

– Плохо! – в сердцах воскликнул полковник. – Единственная вещь пропала из квартиры после убийства, а вы? Впрочем, и я хорош, мог бы и раньше сообразить, – не стал валить все промахи на подчиненных Яков Михайлович. – В общем, подробное описание перстня, лучше фото, и откуда и когда у убитого взялся этот самый перстень. Задача ясна?

– Так точно.

– Исполняйте, вечером ко мне с докладом, а я тоже со своей стороны подумаю.

Изучение дела тридцатилетней давности полностью подтвердило мнение полковника Чубова. Совпадали почерк, обстоятельства, детали. Складывалось впечатление, что кто-то решил повторить давнее преступление с точностью до мелочей. Но кто и зачем? И почему жертвой был выбран Григорьев? Впрочем, тут как раз все было ясно. Он был владельцем перстня. А если так, то, возможно, подобный способ отъема перстня был обязательным ритуалом? Как ни крути, а если верить материалам старого дела, первым владельцем перстня был Григорий Распутин, личность мистическая. А психов, повернутых на мистике, хватает и в наш век электроники и покорения космоса, размышлял капитан Ерохин.

Хотя, если верить материалам дела и полковнику Чубову, убийцей доктора Платонова Тихоном Карякиным руководили вовсе не мистические мотивы. А может, убийство было заказным? Тихон своей вины так и не признал, а, соответственно и заказчика не выдал? А что, если Карякин не успел передать заказчику перстень, а спрятал его где-то? И если так, то тот же самый заказчик мог спустя годы отыскать перстень и вновь попытаться завладеть им. Впрочем, в деле говорится, что он сдал перстень в скупку и его успели продать. Но ведь владелец скупки мог быть посредником между Карякиным и заказчиком, или сам был заказчиком, ведь его даже никто особо не тряс тогда, в тридцать шестом. Н-да. Вопросов было гораздо больше, чем ответов. Во всяком случае, для начала надо выяснить, где сейчас находится Тихон Карякин, а от этого уже плясать, заключил капитан.

Впрочем, сидеть сложа руки в ожидании информации капитан Ерохин не планировал. Решив, что время церемоний закончилось, он вызвал к себе на Суворовский вдову Григорьева Нину Игнатьевну, его сына и домработницу, подгадав так, чтобы никто из них не пересекся друг с другом. За Григорьевым-младшим он отправил в институт Валентина Горлова, за домработницей – Мурзина, а вот Нине Игнатьевне было предложено добираться самой. Надо было сбить спесь с вдовы, чтобы была более покладистой.

Григорьева вплыла в кабинет павой, высокомерно поглядывая по сторонам. Юрий Петрович хорошо знал такой тип дамочек и очень их недолюбливал. Они всегда свято уверены, что весь мир перед ними в долгу, за какие такие заслуги все кругом им должны, ответить они никогда не могут, но уверенность сидит в них твердо. Вот и Нина Григорьева такая же.

Капитан уже встречался с вдовой в день убийства, но тогда у него было слишком много дел, чтобы внимательно рассматривать женщину. Теперь же он позволил себе осмотреть ее не спеша, пристально, изучающе.

Высокая, с хорошей фигурой. Выглядит молодо, вряд ли дашь больше тридцати семи. С модной высокой прической, в дорогом, скорее всего, заграничном костюме и замшевых туфельках, выглядела вдова весьма эффектно, не исключено, что Луговой крутит с ней роман совершенно бескорыстно, по зову сердца, так сказать, рассудил капитан.

– Хм, – кашлянула Нина Игнатьевна, отвлекая капитана от наблюдений. – Мне долго тут сидеть? Вы меня вызвали для разговора или что бы молча поглазеть? – потеряла терпение Григорьева.

– Извините, – без всякого сожаления проговорил капитан. – Я вызвал вас, чтобы разъяснить некоторые детали, – казенным языком заговорил капитан. – Из ваших показаний в день убийства вашего мужа Григорьева Бориса Николаевича следует, что с убитого был снят золотой перстень с небольшим сапфиром. Все верно?

– Да.

– Скажите, как давно ваш муж владел этой вещью? И как перстень попал к нему?

– Ну, этот перстень достался Борису от отца, когда мы с ним познакомились, этот перстень уже был у него, – успокаиваясь, вполне доброжелательно пояснила Нина Игнатьевна. Перемена ее настроения от капитана не укрылась, и он взял себе на заметку необходимость прощупать свидетельницу. Чтобы выяснить, чего же именно она боялась. Но определенно не разговора о перстне.

– Этот факт может подтвердить еще кто-то?

– Ну разумеется. Мои родители, может, коллеги. Борис никогда его не снимал, но бывало, носил не на пальце, а на цепочке. В студенческие годы именно так и делал, не хотел, чтобы комсомольцы обвинили его в мещанстве или еще в чем похуже.

– В каком году вы познакомились с мужем?

– Когда я поступила в институт, сейчас соображу, – озадаченно нахмурилась Нина Игнатьевна. – В тридцать девятом. Мы с мужем почти ровесники, он учился на два курса старше.

– И в тридцать девятом году перстень у него уже был?

– Да. Помню, как-то в мае очень потеплело, и мы пошли загорать на Петропавловку; он разделся, и я увидела у него на шее этот перстень; тогда он висел на простом шнуре, позже он купил цепочку, а уж на пальце стал носить только после войны, – вспоминала Нина Игнатьевна. – Да, да. Точно.

– Скажите, а фотография Бориса Николаевича, на которой был бы виден этот самый перстень, у вас есть?

– Очевидно, должна быть. Он же его не снимал.

– Я могу попросить ее у вас на время?

– Разумеется, я сегодня поищу, – легко согласилась вдова.

– Спасибо, тогда я пришлю к вам за ней нашего сотрудника.

За спиной Григорьевой приоткрылась дверь, и в кабинет на цыпочках проник полковник Чубов. Худой, высокий, лысеющий полковник в форменном кителе, крадущийся по кабинету, являл собой зрелище комическое, и капитан едва сдержался от неуместного смешка.

– Это все, я могу быть свободна? – не обратив внимания на полковника, спросила Нина Игнатьевна.

– Еще один вопрос. Какие отношения связывают вас с гражданином Луговым и как долго они продолжаются?

Лицо Нины Игнатьевны снова обрело высокомерное выражение, как-то заострилось, глаза стали холодными и колючими.

– Мои отношения с Валерием Григорьевичем не касаются ни вас, ни кого бы то ни было.

– Ошибаетесь, мы расследуем дело об убийстве, и нас касается все, что может иметь хоть какое-то отношение к делу.

– Мои отношения с Луговым к Борису отношения не имели! – резко заявила Нина Игнатьевна, но тут же сдалась. – Ну, хорошо, извольте. В конце концов, все это неважно. Луговой был моим любовником. Мы знакомы два года. Борис о наших отношениях знал, как и о прочих подобных случаях, имевших место ранее. Но ему всегда было наплевать. Понимаете? – с нотой жгучей, горькой обиды проговорила Нина Игнатьевна. – Он не любил меня, вероятно, никогда не любил. Вы представляете, что это такое, жить с человеком, которому ты безразлична? Совершенно безразлична! Он даже ненависти ко мне не испытывал! Не удостаивал! – Слова ее звучали горячо, и за каждым из них слышались отголоски давней неуспокаивающейся боли. – Это было невыносимо.