Валентин Горлов входил в театральный институт с почти детским любопытством. Он любил театр, музыку, вообще искусство и с некоторым пиететом относился к людям, причастным к нему. Студенты театрального вуза представлялись ему людьми особенными. Особенно веселыми, интересными, а потому, идя по коридорам, он с простодушным интересом глазел по сторонам.

Но ничего особенного пока не заметил. В курилке толпились парни самые разные и, в общем-то, довольно обычные и немногочисленные девушки, красивые и не очень. Некоторые ребята были в театральных костюмах, кринолинах, гусарских ментиках, фраках, капорах, а в остальном обстановка в коридорах была, как везде, как в любом другом институте. Кто-то молча, углубленно курил, кто-то взахлеб рассказывал приятелям какие-то хохмы, спорили, смеялись. Козлом никто не блеял и на руках не ходил. Тогда Валентин потерял интерес к окружающему и вспомнил о деле.

– Ребята, подскажите, где деканат актерского факультета?

– Второй этаж, направо, – бросил через плечо волосатый субъект в растянутом свитере.

– Лестница там, – махнула рукой пухленькая глазастая барышня в русском сарафане с неестественным румянцем на щеках.

По дороге в деканат ему еще попадалась вереница русских красавиц, Лев Николаевич Толстой и парочка персонажей в цилиндрах.

– Добрый день, девушка, – заглядывая в приемную, поздоровался Валентин. – Подскажите, как мне найти Сергея Григорьева?

– Кто это? – отрываясь от печатной машинки, поинтересовалась хорошенькая блондинка с пышной шевелюрой и губками бантиком.

– Ваш студент. Насколько мне известно, второкурсник.

– А сами вы кто? – Кукольная внешность оказалась обманчивой, девушка была цепкой и неглупой.

– Я из уголовного розыска, – доставая удостоверение, объяснил Валентин.

Девушка смерила его негероическую ушастую внешность скептическим взглядом. Однако полезла в ящик стола, достала оттуда толстую папку и, полистав страницы, сообщила:

– Группа двести пятнадцать. Сейчас они в семнадцатой аудитории, это чуть дальше по коридору, за углом.

В аудитории шло занятие, и Валентин счел приличным дождаться перерыва.

Студенты, гомоня и смеясь, высыпали в коридор.

– Федька, подожди, у тебя зажигалка есть?

– Лена, ты конспект по марксистско-ленинской философии сделала? Дай скатать?

– Олечка, ты сегодня вечером свободна?

– Олег, Петька, ребята, погода сегодня класс, айда вечером в футбол гонять с судовиками?

– Нет, вы видели, как он Чацкого загнул?

– Между прочим, в Манеже открылась выставка современной французской живописи, но очередь!

– Томка, помоги над этюдом поработать, что-то у меня не клеится.

Валентин, вытягивая шею, высматривал Григорьева, краем уха вслушиваясь в студенческую болтовню.

Сергей Григорьев с парочкой приятелей вышел из аудитории последним. Манерный, модно подстриженный, в замшевом пиджаке и модных югославских ботинках. Мама о таких для Валентина только мечтала. Дружки его были под стать, пижоны и выпендрежники.

Валентин отделился от стены и направился к объекту.

– Сергей Борисович, добрый день, – окликнул он Григорьева. – Мы можем с вами побеседовать?

Григорьев оглянулся и, чуть насмешливо приподняв брови, взглянул на оперативника с высокомерной презрительной усмешкой. Дружки в точности скопировали его гримасу. Они разглядывали серый, плохо пошитый костюм Валентина, его тонкую шею, смешные уши, а он чувствовал себя мальчишкой-подростком, над которым насмехаются сверстники.

Но подростком он давно уже не был, а был взрослым серьезным человеком, к тому же сотрудником серьезной уважаемой организации и просто не имел права позволять потешаться над собой. А потому он прокашлялся и решительно шагнул к Григорьеву.

– Сергей Борисович, я вынужден срочно вас доставить в уголовный розыск для допроса. Извольте следовать за мной, – сухо и строго распорядился Валентин.

– С какой это стати? У нас еще занятия не закончились, – выступил вперед один из приятелей Григорьева, высокий, такой же широкоплечий и смазливый, как Григорьев, тип. Амплуа герой-любовник, заключил Валентин.

– Вот именно, – поддержал третий. – Он свободный индивидуум, и вы не имеете никакого права его задерживать.

Разговор происходил посреди коридора, и к ним уже начали присматриваться проходящие мимо ребята.

– Ошибаетесь, юноша, – словно проводя грань между собой и этими сопляками, проговорил Валентин. – Я имею право, поскольку гражданин Григорьев подозревается в убийстве своего отца.

Стоявшие поодаль зрители стали подтягиваться поближе к центру событий, навострив уши.

– Кончай трепаться, Абрамов, – многозначительно взглянув по сторонам, буркнул Сергей. – Пожалуй, я прокачусь с лейтенантом в виде одолжения, – ленивым пренебрежительным тоном сообщил он дружкам. – Идемте, – бросил он Валентину через плечо, словно приказал «следуйте за мной». Позер!

Ничего, посмотрим, как тебе понравится в кабинете перед капитаном Ерохиным кривляться, злорадно подумал Валентин, идя вслед за наглецом по коридору. Девушки провожали Григорьева взволнованными взглядами, а парни насмешливо-ехидными.

– Мурзин, постой! – окликнул Сашу капитан Ерохин, когда тот, доложив о прибытии домработницы Григорьевых, собирался выйти из кабинета. – Пришли данные на Тихона Карякина, того, которого осудили в тридцать шестом, помнишь?

– Да.

– Он проживает здесь, под Ленинградом. Поселок Парголово.

– Смотаться? – с готовностью спросил Мурзин.

– Вот именно. Возьми машину, и поезжайте; если повезет, еще успеем полковнику доложить. Старик очень волнуется. – Капитан едва заметно усмехнулся.

– Сюда везти?

– По обстоятельствам. Допроси, проверь алиби на месте, если сможешь. В общем, операция поручена тебе, действуй.

Мурзин кивнул и, не заходя к себе в кабинет, поспешил вниз, перепрыгивая по-мальчишески через две ступеньки.

– Сашка, ты куда так резво? – окликнул его на лестнице Петька Сотников, но он только махнул рукой.

До Парголово тряслись долго, не меньше часа с гаком. Володя, водитель, с которым они давно были знакомы, в начале пути балагурил, рассказывая, как они третьего дня с Ушаковым и Прониным брали одного рецидивиста, и даже перестрелка была. И как именно он, Володя, притаившийся за машиной, врезал ему разводным ключом по макушке, когда он пристроился отстреливаться из-за капота. И теперь ему полагается премия, грамота, благодарность, а то, может, и к награде представят.

Мурзин эту историю уже слышал, как, впрочем, и весь отдел, все-таки перестрелки дело не рядовое, не на Диком Западе живем, но вот о героической роли водителя слышал впервые.