– А разве его не майор Ушаков подстрелил? – с интересом взглянул на Володю Мурзин.

– Так это уже потом, когда я его ориентации лишил. Тут как раз майор ему в руку и пальнул, – ничуть не смущаясь, пояснил Володя, но Мурзин только крякнул. Мол, ври, да не завирайся.

Машина неслась по пустому шоссе вперед, и вместе с ней по небу неслись серые тревожные облака, то заслонявшие собой солнце, то позволявшие вырваться на свободу яркому сверкающему лучу. Мурзину пришло в голову забавное сравнение. Солнце семафорит им: точка, тире, точка, тире. Вот опять пауза сейчас начнет передавать следующее слово. Они оставили позади новые высотки и теперь ехали по шоссе, вдоль которого стояли старые дачные дома двух-, трехэтажные, с застекленными верандами, флюгерами, башенками, резными наличниками. Сосны качались в вышине макушками. Мурзин покрутил ручку, открывая окно, впуская в машину свежий смоляной дух.

– Ты не очень хозяйничай, а то мне шею продует, – ворчливо заметил Володя, видно обидившийся на мурзинское кряканье.

– Ты в Парголово раньше бывал? – чтобы отвлечь Володю, спросил Мурзин.

– Приходилось, у меня там кум живет.

– Нужную улицу сможешь найти?

– Да уж как-нибудь разберемся, если что, у местных спросим.

Они свернули с шоссе на боковую улочку и, подскакивая на ухабах подсохшей, но порядком разбитой за распутицу дороги, углубились в лабиринт заборов.

– Вроде здесь направо, – бормотал Володя, огибая чей-то большой участок с красивым свежевыкрашенным голубой краской домом. – Ну вот, улицу нашли, какой дом-то?

– Пятнадцатый, – заглядывая в бумажку, подсказал Мурзин.

– Ну, вот этот, кажись, – останавливаясь у отсыревшего, некрашеного заборчика, за которым виднелся небольшой одноэтажный, выкрашенный в темно-зеленую, уже облупившуюся краску дом. – Мне здесь подождать?

– Подожди. Перестрелки вроде не ожидается, – не удержался от шуточки Мурзин, и лицо Володи тут же обиженно вытянулось.

На стук дверь распахнул очень худой, лысоватый, плохо выбритый мужик в ватнике, накинутом на заплатанный свитер.

– Чего надо? – не слишком любезно осведомился хозяин, да и не мужик, а старик, развалина.

– Карякин Тихон Иванович здесь проживает?

– Ну, я Карякин? Надо чего? – без всякой робости еще раз поинтересовался старик и зашелся в жутком приступе кашля.

– Я из уголовного розыска, – представился Мурзин, доставая удостоверение. – Разрешите войти.

– Валяй, – с трудом ответил Карякин, все еще захлебывающийся кашлем.

В избе было сильно натоплено и не прибрано, на столе стояли закопченный чайник, кружка, грязная тарелка, прямо на клеенке лежал раскрошенный батон.

– Садись, коли принесло, – указал на табуретку все еще хрипящий Тихон Иванович. – Выкладывай.

– Я по поводу убийства Григорьева Бориса Николаевича, – решил взять быка за рога Мурзин.

– Это еще кто такой? – без особого интереса спросил хозяин, наливая себе из чайника какого-то настоя.

– Последний хозяин перстня, того самого.

– Какого еще того? – очень достоверно ломал ваньку Карякин.

– Того, из-за которого вы убили доктора Платонова. Перстень Григория Распутина.

– Ах, вон оно что! – криво усмехнулся Тихон Иванович, демонстрируя почти полное отсутствие зубов. – Так я никакого доктора не убивал и перстня в глаза не видел. Отсидел, правда, по полной. Пристроили меня ваши на нары. Уходил молодой, сильный, а вышел не жилец. Туберкулез, – снова заходясь кашлем, зло проговорил Тихон Иванович. – Зарубили жизнь мою суки! – В последнем выкрике прозвучала уже нешуточная угроза, и Мурзин решил тактику сменить. Злить старика ему не хотелось, потому что, хотя он этому заявлению и не поверил, но все же надеялся выудить у старика хоть что-то полезное для дела.

– Я по поводу старого дела ничего сказать не могу, поскольку меня в то время еще на свете не было, – примирительно проговорил Мурзин. – Меня больше интересует убийство некоего Григорьева. Вы с ним не знакомы?

– Нет, – выплюнул Карякин, глядя куда-то в грязный угол.

– Хорошо, ну а что вы делали одиннадцатого апреля в середине дня?

– Дома лежал, «неотложку» ждал. Приступ у меня был. Вон можете к Агафье из соседнего дома зайти, она со мной сидела, пока врачиха не приехала. Все в интернат меня забрать хотят! Суки! Мало я насиделся за решеткой!

– Тихон Иванович, ну а если не вы тогда перстень с убитого доктора сняли, кто это мог сделать, как думаете?

– Я почем знаю? Я этого перстня в глаза не видал и доктора самого раза два от силы видел. Сами разбирайтесь. Мне теперь плевать.

– А может, это убийство совершил тот же человек, из-за которого вы сели в тридцать шестом? Неужели не хочется поквитаться?

– Сел я из-за сук ментовских, вот с ними поквитаться хочется, – беззубо ощерился Карякин. – Так что вали отсюдова. Алиби у меня, ясно?

Пришлось уходить не солоно хлебавши. Неужели полковник с великим своим учителем и наставником Андрианом Дементьевичем Колодеем, о котором благодаря полковнику Чубову было наслышано все управление, ошиблись, засадили не того человека? Сомнительно.

И Мурзин отправился в соседний дом к Агафье проверять алиби Тихона Карякина. Алиби подтвердилось.

В управление Мурзин уже не поехал, поздно, да и делать там нечего, отчет и завтра написать можно. Он позвонил от метро «Лесная» капитану Ерохину и в двух словах отчитался о поездке, а затем, отпустив Володю, на метро поспешил на Невский. Встречаться с Людой.

– Значит, у Карякина алиби, – озадаченно потирал лоб полковник. – Нет, разумеется, тот, кто заказал перстень, мог запросто найти другого исполнителя. Моложе и не связанного со старой историей. Интересно другое: как перстень попал к Григорьеву, откуда? А Карякин, значит, утверждает, что Григорьева не знал и перстня в глаза не видел?

– Яков Михайлович, а может, перстень и способ убийства вообще совпадение? А мотив преступления вообще другой. Сын Григорьева сегодня был у нас. Скользкий парнишка, что-то крутит, алиби, похоже, у него нет. Говорит, что был в институте, но глаза беспокойные, Горлов завтра проверит. С отцом отношения были плохие.

– Нет, нет, Юрий Петрович, неужели вы не видите, что здесь определенно прослеживается связь, она же очевидна! Нет. Все дело в перстне! Надо копать. И вообще, возможно, мы упустили в тридцать шестом что-то важное. Каких-нибудь сектантов или этих, как их? Мистиков. А может, просто свихнувшегося поклонника старца Григория. Или поклонницу. Горло перерезать могла и женщина.

– В тридцать шестом да. Но поклонника Распутина в шестьдесят пятом? – не сдержал улыбки капитан. – Да молодежь даже понятия не имеет, кто это.