А я тем временем обрабатывал мичмана:

– Когда нормального советского человека поддразнивают: «Дядя, достань воробушка!» – а он в ответ достает пушку и начинает палить по воробьям или по пацанам – это что, адекватная реакция? Нет? Вот и наш объект по реакциям никак не укладывается в параметры нормального советского человека. Притом, заметь, категорически отказывается показать содержимое кейса. Но ничего. В отделении, при понятых откроет как миленький.

– Вы что, хотите сказать, что…

Парни резко притормозили, а гляделки юной особы, висевшей на мичмане, зажглись таким неистовым любопытством, что под землей просветлело.

– Именно это я и хочу сказать, – подтвердил я, грустнея лицом от несовершенства мира. – Именно это.

– Да он и по-русски-то не умеет толком!.. – брезгливо ввернул Ерема. – Ругательствам обучили, а обыкновенным оборотам вежливости не сочли нужным. Плохие у вас были учителя, товарищ не знаю кто. Никудышные.

– Кого вы слушаете?! Это же обыкновенные наглые алкаши!

– Да-а-а… – посочувствовал Ерема. – С изобретательностью, прямо скажем, не густо…

– Далее последует заявление, что это не его портфель, – пояснял я провожатым. – Разумеется, он подобрал его на улице и нес в стол находок.

Парни растерянно смотрели то на нас, то на недотыкомку. Похоже, им совсем расхотелось сопровождать нас в отделение.

– А от кого это, извините, так странно попахивает?.. – пошептавшись с мичманом, спросила девица.

– Попахивает от нас, – с горечью признался я, для убедительности помахав пакетом с бутылкой. – Мы ж на работе. Приходится, знаете, и в ресторанах сиживать, пока отлавливаешь всякую шушеру.

– И под заборами валяться, конспирации ради…

Это уже у недотыкомки прорезалось чувство юмора.

– А ты говоришь – плохие учителя, – хмыкнув, возразил я Ереме. – Нет, Александр Викторович, учителя у нашего фигуранта были профессионалы. Только здесь, господин хороший, ваши фокусы не пройдут. Вы по-прежнему настаиваете, что портфель не ваш?

– Нет, конечно! То есть… Как не мой? Мой, конечно! Вы что, с ума сошли?

– Ах, теперь уже ваш! Очень хорошо! Запомните, товарищи, этот трогательный момент истины: наконец-то задержанный признал, что кейс принадлежит ему и только ему…

– Кому вы головы морочите? – изумлялся задержанный. – Кого вы слушаете, товарищи?!

– А почему бы вам, действительно, не показать товарищам свой портфель? – неуверенно предложил один из парней. – Если у вас все в порядке, то покажите – и дело с концом…

– Вы с ума сошли?! С какой такой стати я шантрапе какой-то…

– Тогда не знаем, – сказали парни, неуверенно переглядываясь. – Как-нибудь разберитесь, что ли…

– Вас, собственно, никто еще не отпускал, молодые люди, – строго предупредил Ерема.

– Вы что, совсем?!. – заорал скандалист. – Пусть они сперва покажут удостоверения, при чем здесь мой кейс?!

– Хотелось бы, действительно, взглянуть на ваши удостоверения… – как-то вяло, не по-военному отреагировал мичман.

– А что, на флоте нынче не по уставам живут? Может, еще и табельным оружием помахать в нетрезвом виде? – я опять зачем-то помахал пакетом (уж больно не вписывался он в образ). – Шучу-шучу, мичман, не дергайтесь. Вот дадите в отделении подписку о неразглашении, тогда и с документами ознакомитесь. Ладно, хватит. Попрошу, гражданин – меньше слов, больше жизни, больше движения. Только не надо орать на всю улицу, что вас незаконно задерживают. У нас, как известно, произвола нет – видите, сколько набралось понятых?

Парни, посовещавшись, высказались в том смысле, что тоже имеют право не идти, раз мы не показываем удостоверений.

– Это уж как вам подсказывает ваша гражданская совесть, – ответил Ерема, мрачнея. – Приказать не можем, это факт.

– Да и вообще непонятно, что тут у вас происходит, – бормотали парни, с тоской оглядываясь на выход.

– Ладно, ребятки, можете идти, – распорядился я, дабы не затягивать эпизод. – Только имейте в виду: если понадобитесь, мы вас из-под земли достанем. Ты фамилии свидетелей записал?..

Не дослушав, свидетели пулей выскочили из перехода.

– Вот они, гражданские, – посетовал я, обращаясь к мичману и его спутнице. – Никакой сознательности. Пойдем, мичман. Пойдемте, гражданочка. Зафиксируем акт задержания – чтоб потом не говорил, что кейс не его. Это часа на два, не больше.

– А нельзя прямо здесь посмотреть, что там у него в кейсе? – спросила девица.

Я развел руками и объяснил, что нет, к сожалению, такого закона, чтобы вот так, в переходе, потрошить портфели у первых встречных.

– Это же провокация! – осенило наконец недотыкомку. – Это грубая, наглая провокация! Я умоляю вас, не уходите, товарищ военный! Они же нарочно! Они же…

– Только не надо так непристойно орать, гражданин задержанный, – с укоризной сказал Ерема. – Конечно, мы не из органов, а так, шпана, нагло требующая доставки в отделение. Попрошу, однако, прибавить шагу, пока эта версия не выветрилась из вашей извилины. И вас, товарищи…

Мы стали подниматься на улицу. На ходу я просвещал мичмана и его спутницу:

– Придуривается довольно ловко, причем обратите внимание: не убегает и не оказывает физического сопротивления. А что сие значит? А значит сие, формальным образом, что задержанный без сопротивления, фактически добровольно проследовал в отделение. И как только его припрут, тут же потребует рисовать ему явку с повинной… Да, мой сладенький?.. И фактически мы не имеем права отказать ему в этой последней ложке компота…

Недотыкомка злобно пыхтел, поднимаясь по лестнице.

На темной, заметно опустевшей улице нам было направо – но мичман, попридержав под локоток свою активную спутницу, направо не захотел.

– К сожалению, товарищи, вы не совсем по адресу, – пробормотал он. – У нас через час поезд, так что никак. А вы, – обратился он к недотыкомке, – показали бы им свой портфель, да и дело с концом…

– Это как прикажете понимать, мичман? – спросил я, переглядываясь с Еремой: похоже, мы одновременно почувствовали укол стыда за орденоносный Северный флот.

– Какой поезд – мурманский? – отрывисто спросил Ерема.

Мичман кивнул.

– В каком вагоне едете?

Мичман замялся, девица взглянула на него и быстро соврала:

– В третьем!

– Тогда сделаем так, – распорядился обнаглевший Ерема. – В Вологде к вам подсядут, на ходу срисуют протоколы с вас и с вас. Понимаем ваши обстоятельства и не задерживаем… Привет Северодвинску!

И остались мы на углу Тверского бульвара и улицы Горького одни. Совсем одни. Без свидетелей.

– Что ни говори, Саша, а народец пошел какой-то квелый, – посетовал я, закуривая. – У них на глазах шпиона ловят, а им хоть бы хны. Сигаретку не желаете?