Севастьянов мрачно посмотрел на нее.

– К чему? Да ведь он безумец, Амалия Константиновна. Посудите сами: взять голову от тела, хранить ее на огороде… – Он брезгливо передернул своими могучими плечами. – Его больное воображение не могло принять того, что он совершил, и он стал искать другого виновного. Чего ж вам боле?

– Не знаю, – после паузы ответила Амалия. – Но я все же не уверена, что убийца он.

Степан Александрович вздохнул.

– Я должен вас поблагодарить… Вы приняли в моих делах такое участие… и вы ведь нашли ее, хоть и… хоть и… да. – Он не смог складно закончить фразу и выразить то, что его мучило. – И я вам обязан… – Севастьянов замялся. – Помните, вы спрашивали, не могла ли Натали написать кому-нибудь? Так вот, я кое-что вспомнил. Она действительно писала письма одному человеку…

– Какому человеку? – мгновенно заинтересовалась Амалия, обратившись в слух.

Севастьянов покачал головой.

– Я не знаю. Натали говорила, что это ее родственница. По-моему, она называла ее сестрица, хотя, мне кажется, родных сестер у нее не было… Может быть, то была двоюродная сестра?

– Имя, имя, Степан Александрович! – в нетерпении вскричала Амалия. – Мне нужно имя!

– Я просмотрел ее вещи, – с той же невыносимой медлительностью продолжал Севастьянов. – И нашел несколько писем, которые она получила. По-моему, они как раз от… от родственницы… Впрочем, наверное, вы сумеете разобраться во всем лучше меня…

Он достал из кармана связку писем и протянул их Амалии.

– Вот… Больше она никому не писала. Я знаю, к ней приходили еще какие-то другие письма, но она то рвала их, то не отвечала. Это важно?

– Пожалуй, нет, – ответила Амалия, подумавшая, что другие письма, скорее всего, были от несчастного растратчика и Домбровского, писавшего по просьбе друга. – Я могу оставить их себе? – спросила она, показывая на пачку.

– Да, разумеется, – кивнул Севастьянов. – Для того я и принес их вам. – Он поднялся с места. – Простите, мне надо идти, готовиться к похоронам жены… Но я всегда в вашем распоряжении, сударыня. Если вам что-то понадобится, скажите только слово, и я…

– Разумеется, я немедленно обращусь к вам, – сказала Амалия.

Они распрощались, и Степан Александрович ушел.

«…и очаровательный офицер с длинными ресницами. А потом мы пили лимонад с коньяком… Ты любишь лимонад с коньяком? По-моему, ужасная гадость, но некоторые мужчины считают иначе. Лично я предпочитаю просто лимонад…»

Амалия подавила в себе сильнейшее искушение немедленно, сию же секунду швырнуть, не глядя, всю пачку в огонь – таким вздором, такими пустяками были заполнены эти письма. Балы, гулянья, тут милый Огюст, там милый Франц… Мужчины, мужчины, мужчины – в больших количествах, на каждой странице. Упоминания о счетах от портних, об украшениях, о дорогих подарках, каретах, зависть, колкие замечания о более удачливых и обеспеченных содержанках… И снова мужчины, глухие намеки на аборты, на женские болезни, но как бы между прочим: издержки ремесла, что уж там говорить…

А, в сущности, чего она ждала? Натали была содержанкой, так что более чем естественно, что ее то ли подруга, то ли родственница, с которой она регулярно переписывалась, тоже была содержанкой. Она колесила по Европе – письма прилетали то из Одессы, то из Берлина, то из Трувиля; называла себя то Дельфиной, то Эльвирой, письма подписывала «твоя дорогая сестра», а на конвертах значились имена то мадам Лорансен, то фрау Патт, то госпожа Иванова, хотя почерк был везде один и тот же. И поскольку Амалия считала, что слова – великие предатели, то, о чем и как писала неведомая «госпожа Иванова», выдавало ее с головой. Она использовала накладные волосы, панически боялась морщин, откладывала себе кое-что в банк на достойную старость, была не то что глупа, но умна тем узким умом, который позволяет лишь не потонуть в жизненной клоаке; пару раз в ее письмах мелькали сообщения о поэтах и художниках, с которыми она сталкивалась на вечерах, но не было ни одного стоящего замечания о них. Зато она благоговела перед банкирами, мечтала о том, чтобы ее взял замуж какой-нибудь обеспеченный человек, и поддразнивала Натали тем, что та вышла замуж за простого чиновника, хотя могла добиться в жизни куда большего, продав себя подороже. От ее потаскушечьей морали у Амалии сводило скулы, однако, пересилив себя, она все же прочитала письма до конца.

Вечерело, Лиза внесла лампы и, спросив, не нужно ли чего, удалилась. Немного позже заглянул Антоша и робко спросил, можно ли ему взять в библиотеке судьи очередной том Рокамболя. Амалия не возражала. Взяв со стола первый попавшийся листок, она написала на нем памятку – не забыть навести сведения о русской, которая часто бывает за границей, если не проживает там постоянно, называет себя то Лорансен, то Патт, то Иванова, а еще любит именоваться Дельфиной и Эльвирой.

На обороте листка были какие-то строки, и Амалия перевернула его. То оказались варианты прочтения портновской метки с сюртука, найденного в чемодане с отрубленными частями тела. Она вновь перечитала свои заметки.

«F (три или четыре буквы не читаются) er

Fidler, Ferrer, Farmer, Fecher, Felier, Ferier, Fodier, Finier, Fessier, Fourier[33]

И это наверняка еще не все».

Минуту Амалия смотрела на листок, и внезапно в ее мозгу забрезжил свет, как написал бы автор любимых Антошей романов. Каким образом, по правде говоря, в мозгу может гореть свет – сие наукой не установлено, но господ романистов подобные соображения никогда не смущали.

– Боже мой! – в волнении воскликнула Амалия. – И как же я прежде не заметила? Ферье! Ну конечно же, Ферье!

– Куда, говоришь, ты едешь, племянница?

– В Звенигород.

– Почему в Звенигород? – спросил Казимир, предчувствуя недоброе.

– Потому что именно там живет портной по фамилии Ферье, – объяснила Амалия. – Конечно, я ни в чем не уверена, и метка может быть вовсе не его, но – как знать?

– А с чего ты взяла, что он живет в Звенигороде? – уже с тоской осведомился дядюшка Казимир.

– Когда искала Домбровского, его полковой командир сказал, что врач квартирует у француза Ферье, портного, – пояснила Амалия. – Тогда я никакого внимания не обратила на его слова, но все-таки что-то в памяти осталось.

– А… – протянул Казимир. По правде говоря, он ничего не понимал, но видел, что его племянница напала на какой-то след. «И когда она все успевает?» – с некоторой завистью помыслил дядюшка.

– Стало быть, – продолжала Амалия, – сейчас мы позавтракаем, а после завтрака отправимся на вокзал вместе с Антошей. А вы, дядя, останетесь в Синей долине вместо управляющего. Следите как следует за соседскими мужичками, а то они любят у нас лес рубить между делом, да и пострелять дичь тоже. Что еще? Да, если тут ненароком заявится кто-нибудь воскресший или с еще какими претензиями на имущество, отвечайте, что ничего не знаете, и выпроваживайте его.