— Ты мне угрожаешь, — не то вопросительно, не утвердительно произнес Фернандо.

— Вовсе нет. Я хочу, чтобы вы поступили так, как будет лучше для вашей дочери.

— Я сам знаю, что для нее лучше.

— Никто не знает этого лучше ее.

Стефано поднялся, открыл дверь и окликнул меня по имени: мы с Лилой ждали снаружи.

Мы вошли. Я испытала приятное чувство: мы обе — в центре внимания, и сейчас последует развязка. Помню свое тогдашнее волнение. Стефано повернулся к Лиле и торжественно сказал:

— При твоем отце заявляю: я люблю тебя больше жизни. Ты выйдешь за меня замуж?

Лила серьезно ответила:

— Да.

Фернандо беззвучно ловил ртом воздух. Через минуту он с той же обреченностью, с какой когда-то говорил с доном Акилле, пробормотал:

— Мы наносим оскорбление не только Марчелло, но и всему семейству Солара. Кто же сообщит бедняге эту новость?

— Я, — сказала Лила.

40

Ровно через два дня — семья еще не садилась за стол и телевизор еще не работал — Лила при всех (дома не было только Рино) обратилась к Марчелло:

— Сходим за мороженым?

Марчелло не поверил своим ушам:

— За мороженым? Перед ужином? Мы с тобой? — Он повернулся к Нунции: — Синьора, вы с нами?

Нунция включила телевизор:

— Нет, спасибо, Марче́. Только не задерживайтесь: туда и обратно. Минут через десять возвращайтесь.

— Хорошо, — пообещал он, сияя от счастья. — Спасибо.

Он повторил свое «спасибо» раза четыре, не меньше. Ему казалось, что момент, которого он так долго ждал, наконец настал. И что Лила сейчас скажет ему «да».

Но как только они вышли из дома, она приблизилась к нему и, глядя прямо в глаза, злым холодным голосом, чеканя каждое слово, как умела с детства, произнесла:

— Я никогда не говорила, что люблю тебя.

— Знаю. Но теперь полюбила?

— Нет.

Марчелло, высокий двадцатитрехлетний здоровяк, прислонился к фонарному столбу: она только что разбила ему сердце.

— Правда?

— Да. Я люблю другого.

— Кого?

— Стефано.

— Я знал, но не хотел верить.

— Придется поверить.

— Я убью вас обоих.

— Меня можешь прямо сейчас.

Марчелло отлепился от столба, издал хриплый рык, сжал правую руку в кулак и укусил ее до крови.

— Я слишком люблю тебя — я не могу тебя убить.

— Так попроси брата. Или отца. Или дружка — может, они сумеют? Только предупреди, чтобы первой убили меня. Потому что, если вы, пока я жива, тронете кого-нибудь хоть одним пальцем, я сама вас поубиваю. И начну с тебя.

Марчелло продолжал остервенело вгрызаться в свой палец. Потом из его груди вырвалось что-то вроде сдавленного рыдания, он развернулся и ушел.

Она крикнула ему вслед:

— Пришли кого-нибудь за телевизором. Он нам не нужен.

41

Все эти события заняли чуть больше месяца. Наконец-то Лила, казалось мне, обрела счастье. Ее проект обувной фабрики воплощался в жизнь, давая брату и всей семье шанс, она избавилась от Марчелло Солары и обручилась с богатым человеком, самым уважаемым в квартале. Чего еще желать? Теперь у нее было все. Начался учебный год, и мое существование стало еще более беспросветным, чем раньше. Я снова с головой ушла в учебу: чтобы не давать преподавателям повода усомниться во мне, я снова сидела над книгами до одиннадцати вечера и заводила будильник на пять тридцать. С Лилой мы виделись все реже.

Зато мне удалось наладить отношения с братом Стефано, Альфонсо. Он все лето работал в лавке, но экзамены пересдал, и неплохо: получил семерки по трем предметам — латыни, греческому и английскому. Джино страшно расстроился — он-то надеялся, что Альфонсо провалит экзамены и тоже останется на второй год. Потом он заметил, что мы с Альфонсо вместе ходим в школу и из школы — ничего удивительного, мы же учились в одном классе, — и вконец обозлился. Забыв, что когда-то я была его девушкой, а с Альфонсо он сидел за одной партой, он вообще перестал с нами здороваться, хотя мы учились в соседних аудиториях и часто сталкивались в школьном коридоре и на улице. Вскоре до меня дошел слух, что он рассказывает про нас всякие гадости. Он утверждал, что я влюблена в Альфонсо и щупаю его во время уроков, а он и не думает ответить мне взаимностью, потому что, доказывал Джино, год деливший с ним парту, Альфонсо нравятся не девочки, а мальчики. Я пересказала все это младшему Карраччи, уверенная, что он пойдет и поколотит Джино, как полагалось в таких случаях, но он лишь презрительно фыркнул: «Да все знают, что он сам гомик».

Альфонсо стал для меня приятным открытием. Он производил впечатление порядочного и неглупого парня. Лицом он был очень похож на Стефано — те же глаза, тот же нос, тот же рот; чем старше он становился, тем больше напоминал его и фигурой: крупная голова, мощный торс, коротковатые ноги. С той же мягкой повадкой и ласковым взглядом, он, в отличие от брата, был напрочь лишен свойственной тому решительности, которая у Стефано, маскируясь за вежливостью, в любой момент была готова вырваться на свободу. С Альфонсо было спокойно, он принадлежал к тому редкому в нашем квартале типу людей, от которых не ждешь ничего плохого. Мы гуляли, изредка перебрасываясь короткими фразами, и при этом не чувствовали ни малейшей неловкости. У него всегда было то, в чем я нуждалась, а если не было, он бежал и доставал это. Он любил меня, но без надрыва, и я стала понемногу привязываться к нему. В первый день занятий мы сели за одну парту, что в те времена считалось отчаянным шагом; другие мальчишки смеялись над ним и дразнили подкаблучником, а девчонки постоянно допытывались у меня, что я нем нашла, но мы и не подумали пересаживаться. Он был надежным человеком. Когда он видел, что мне нужно побыть одной, отходил в сторонку или прощался и шел домой. Когда я хотела, чтобы он был рядом, он оставался со мной, даже если у него были свои дела.

Я использовала его, чтобы отделаться от Нино Сарраторе. Увидев меня в первый раз после Искьи, Нино радостно бросился мне навстречу, но я быстро охладила его пыл, заговорив с ним ледяным тоном. Да, он по-прежнему мне нравился: стоило мне заметить вдали его высокую стройную фигуру, я краснела и сердце у меня начинало биться как сумасшедшее. Да, теперь, когда Лила была официально помолвлена, — причем не с каким-то мальчишкой, а с серьезным двадцатидвухлетним мужчиной — привлекательным, решительным и смелым, мне тоже срочно нужен был завидный жених. Это позволило бы мне восстановить равновесие в отношениях с Лилой; я представила, как мы гуляли бы вчетвером: она со своим парнем, я — со своим; вот было бы здорово. Конечно, Нино — простой лицеист без гроша в кармане — не разъезжал в красном автомобиле с откидным верхом. Зато он был выше меня на двадцать сантиметров, а Стефано — на пару сантиметров ниже Лилы. Кроме того, Нино при желании мог изъясняться на литературном итальянском, много читал и интересовался сложными гуманитарными вопросами — не то что Стефано, не вылезавший из своей колбасной лавки, почти всегда говоривший на диалекте, не имевший профессионального образования и даже за кассу сажавший мать, потому что она считала лучше его; человек он был хороший, но ограниченный, и думал только о том, как бы заработать побольше денег. Что до Нино, то, несмотря на все свои чувства к нему, вспыхнувшие на Искье с новой силой, и желание не отставать от Лилы, я не могла заставить себя продолжать с ним встречаться. У меня была на то веская причина, не имевшая ничего общего с детскими представлениями. Стоило мне его увидеть, и перед моим взором вставал образ Донато Сарраторе, хоть они и не были похожи друг на друга. Вспоминая о том, что сделал его отец, я чувствовала, как в груди поднимается волна отвращения, и эта волна выплескивалась на Нино. Конечно, я его любила. Мне нравилось разговаривать с ним, и иногда я злилась сама на себя: «Почему ты так себя ведешь? Отец — не сын, сын — не отец. Бери пример со Стефано — он ведь не обвиняет детей Пелузо». Но у меня не получалось. Достаточно было представить себе, что я его целую, как я вновь ощущала на своих губах колючие усы и шершавый язык Донато, и меня захлестывало смешанное чувство брезгливости и удовольствия, одинаково распространявшееся на отца и сына, как будто это был один человек.