Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Интересно, в смятении подумала я, чемодан Фейвела целиком набит подобными вырезками? И намерен ли он : посылать мне их одну за другой в течение многих лет? Однако рано или поздно ему придется написать и попросить у меня денег, он не удовлетворится своими попытками поиздеваться надо мной издали, не насладившись воочию произведенным эффектом.
Похоже, во мне жили два человека: один - тайный, скрывающийся, получающий кошмарные конверты, озабоченный тем, чтобы их подальше упрятать, ожидающий нового письма и опасающийся того, что в нем будет нечто доселе неизвестное, какое-нибудь ужасное открытие; направление мыслей этого человека касалось Ребекки и Мэндерли, Фейвела и газетных вырезок, и он хотел скрыть все от Максима; другой же продолжал прежний образ жизни, ухаживал за садом, разговаривал с Дорой и Недом. Вместе с Максимом обходил вновь купленные земельные владения, принимал Банти Баттерли и завтракал с ней, а порой, либо рано поутру, либо в самом конце тихого вечера, видел детей, их смышленые лица, слышал в отдалении их голоса.
Кажется, я действовала умело. У Максима не возникало никаких подозрений, он ни разу не посмотрел на меня изучающим взглядом, не задавал никаких вопросов; он оставался прежним, был полон энергии, строил планы и принимал решения относительно землевладения. Как правило, днем его дома не было, однако все вечера мы проводили вместе, как это вошло у нас в привычку во время пребывания за границей. Мы читали книги, иногда слушали радио, я делала кое-какие записи, касающиеся сада. Начала вести дневник, где составляла план и отмечала сделанное. Я думала и о будущей весне, и это действовало на меня успокаивающе. Появились каталоги луковичных растений, и я заказывала их сотнями, словно намеревалась превратить все газоны, клумбы и склоны в сплошной цветочный ковер из бледно-желтых нарциссов и нежно-голубых крокусов, которые будут казаться сплошной рекой на фоне зеленой травы. Но только не белых. Я больше не хотела белых цветов.
Мы играли в карты или в триктрак, решали кроссворды; темнеть стало чуть раньше; ночью за окном тихо стучал дождь, через открытые окна в комнату проникал духовитый запах земли.
Я имела то, что хотела. Оно было со мной в настоящем.
"Опасайся хотеть чего-либо слишком сильно, - сказал однажды мой отец, ведь ты можешь получить то, что хочешь". Я некогда отчаянно хотела этого, а теперь все было прах и тлен, я чувствовала себя опустошенной, инертной; я получила то, чего хотела, но у меня не было сил, чтобы этим насладиться, мне было это дано и одновременно отобрано.
Пришла фотография - снимок стоящей в маленькой бухте яхты. Бог с ней, с яхтой, но у меня дало перебой сердце при виде Джеспера - славного, сильного, живого, верного Джеспера - щенка, возбужденно и преданно глядящего в объектив. Я вскрикнула, а затем мучила себя, неоднократно вынимая и разглядывая фотографию, словно желая увидеть Джеспера живым.
Я хотела сжечь и это, однако не смогла.
- Нам нужно завести щенка, - сказала я Максиму, входя в его кабинет, где он водил пальцем по карте.
- Эта старая тропинка совершенно исчезла, ее перепахали, а потом она заросла. Мы должны восстановить ее. - Он, улыбаясь, повернулся ко мне. Щенок перероет тебе весь сад.
- Не важно, это будет длиться не так долго, я скоро обучу его.
Раньше я хотела дождаться, пока здесь появятся дети, но теперь решила завести себе щенка.
- Спроси Пеков. Они должны знать, у кого появились щенки. Можешь взять хорошего Лабрадора или сообразительного маленького терьера. Кого тебе больше хочется.
Джеспера, подумала я. Мне хочется Джеспера.
- Хорошо.
- А теперь подойди и посмотри сюда.
Максим показал на карте контуры старой тропинки; приблизившись к нему, я посмотрела на его руку, на вытянутый указательный палец. Мне всегда нравились его руки, у него были длинные, красивой формы пальцы, ногти аккуратно подстрижены. Но сейчас я смотрела на них и видела, что эти руки держали ружье и застрелили Ребекку, затем перенесли ее тело на яхту, открыли кингстоны и вывели судно в открытое море, чтобы утопить его. Я не читала газетные вырезки о дознании, и тем не менее их слова, похоже, переполнили мое сознание. Я знала, что именно они могли написать, потому чго была на дознании; я словно видела написанное, слышала слова Максима и теперь смотрела на него какими-то новыми глазами - глазами, в которых сквозил ужас Я испугалась за себя, мне подумалось, что я потеряла контроль над своими мыслями и чувствами, это было похоже на своего рода безумие; мне захотелось, чтобы он успокоил меня, я положила свою руку на его и погладила его пальцы, и он посмотрел на меня - хотя и с улыбкой, но вопросительно.
- Что такое?
- Ничего.
- У тебя какой-то напряженный вид. Ты устала?
- Все дело в погоде. Кажется, лето уходит. Ни тепла, ни солнца. Это наводит уныние.
- Все переменится. Еще будет бабье лето, вот увидишь.
- Надеюсь.
Он наклонился и легко поцеловал меня в лоб, уже озабоченный какой-то новой мыслью.
Что же произошло? Я задавала себе этот вопрос, выйдя в сад, где ветер пригибал кроны деревьев и набрасывался на еще оставшиеся розы. Что изменилось? Почему все идет совсем не так, как я мечтала и планировала? Объяснялось ли это лишь тем, что я случайно встретила Джека Фейвела и теперь он мучает меня, пытается извлечь на белый свет призраки прошлого, подобно тому как некогда тело Ребекки было извлечено из глубины моря?
Однако я понимала, что это не так, что внутренний голос нашептывал мне об этом месяцами раньше, еще на железнодорожной станции, во время скорбного путешествия на похороны Беатрис. "Этот человек - убийца, этот человек убил свою жену".
Зерна находились во мне, и подобно сорной траве, которая безо всякой видимой причины прорастает там и тут, они не могли не дать всходов, что и произошло. Я сама это сделала, это моя вина.
Мы сами творцы своей судьбы.
В течение последующих двух недель ничего не приходило, однако я не верила, что все закончилось. Я обреченно ожидала, это была лишь краткая передышка, еще одна форма мучений. Иногда я пыталась гадать - уж не пришлет ли он мне в следующий раз нечто такое, что меня ошеломит? Вырезки и фотографии были спрятаны в моей сумке, и, проходя мимо ящика, где она хранилась, я словно ощущала электрический разряд в воздухе, ощущала его действие, и у меня возникало искушение вынуть сумку, достать ее содержимое и рассматривать, рассматривать.
Однако то, что пришло, оказалось клочком линованной бумаги, вырванной из блокнота. На нем была написана цифра - 20 000 фунтов стерлингов и адрес лондонского почтового отделения.
Я испытала странное облегчение, меня это нисколько не разволновало, это было чересчур прямолинейно, и я знала, как мне поступить. Требование денег было слишком явным и грубым. Я разорвала бумажку на мелкие части, когда находилась одна в доме, и бросила их на решетку камина. Когда они сгорели, я пожелала себе, чтобы это стало концом всему.