– Чего боится? – удивился Денис.

– Клад-то, говорят, заколдованный!

– О как!

– Да-да, господин полковник! Именно так и есть, – Розонтов понизил голос почти до шепота и пояснил: – На него заклятье наложено. Ну, этими, как их… масонами, во! Вот лавочник и не может сам сокровища взять… Говорю же – боится.

– А вы, значит, с Северским не боитесь.

Коленька беспечно расхохотался:

– Конечно же нет! Мы ж – солдаты, сколько раз смерть видели! А тут – какие-то масоны, фи. Завтра с утра пойдем к этому лавочнику. Пан Големба его зовут. Уж, разговорим, никуда не денется.

– С утра, говоришь? – Давыдов вдруг и сам заинтересовался, как-то незаметно подсел на тему сокровищ. Может, так на него горящие глаза корнета подействовали? Так, правда и есть – почему бы и не расспросить лавочника? Много времени-то, чай, не займет!

– С утра господин Северский у нас в караул заступает, – хмыкнув, напомнил Денис. – И ты, между прочим – с вечера.

– Так я и один! Быстро.

– Так и быть, – подмигнув Розонтову, полковник подкрутил усы. – Сам с тобой прогуляюсь. Поглядим, что там за лавочник. Только смотри – тайно чтобы все! Никому еще не проболтался?

– Как можно, господин полковник? – обиженно надул губы корнет.

Как и Давыдов, Коленька специально для бала наконец нарядился в гусарский мундир – коричневый с золотом, ахтырский.

– Армячок завтра надень, – прощаясь, предупредил Давыдов. – Чтоб не светиться там.

– Что делать?

– Внимания не привлекать лишнего.

О поиске сокровищ знали трое: Давыдов, Розонтов, Северский. Знали, действовали, как могли, и вовсе не собирались предавать свои действия огласке. Потому и отправились с утра тайно, под благовидным предлогом. Прихватив с собой статский кафтан, Денис Васильевич предупредил дежурного офицера, что до обеда будет в штабе. Ну, а корнет до вечера был вольной птицей и мог делать все, что хотел.

Да, к слову сказать, Арсению Половцеву стало полегче. Рана его не загноилась и вообще почти не болела уже. Только вот молодой человек был еще очень слаб – потерял много крови.

Золотые лучики солнца вспыхнули, заиграли веселым разноцветьем в витражах великолепного костела, выстроенного в стиле барокко. Прихожане уже выходили с заутрени, поднимали головы, крестились. Подморозило где-то градусов до пяти, было хорошо, сухо, а над городом наливалось светом чистое голубое небо.

– Ну, и где эта лавка? – Давыдов придержал коня.

– Леопольд сказал – прямо напротив аптеки, – наморщив нос, пояснил корнет. – А вот, кажется, и она – аптека…

– А это, стало быть – лавка…

«Panie Корба i synowie» – гласила по-польски синяя, с вытянутыми белыми буквами, вывеска. Ниже имелась еще одна вывеска, поменьше и по-русски: «Москательные товары».

– Москательные… – Денис Васильевич наморщил лоб… – Это какие же? Ах, да… Клей, краска, кисти… и всякая прочая бытовая химия. Ну, что, корнет? Пойдем, глянем на лавочника.

Привязав лошадей к ограде расположенного рядом садика, кладоискатели поднялись по невысокому крылечку. Шедший впереди полковник потянул на себя растрескавшуюся деревянную дверь. Где-то внутри, в лавке, зазвенел колокольчик…

Кругом стояла полутьма – слишком маленькие и узкие окна были заставлены какими-то бочками, судя по всему – с краской. Сильно пахло свежесваренным казеиновым клеем и еще какой-то тухлятиной, Дэн не смог бы сказать – какой именно, но запах ему активно не нравился. Розонтову, кстати, тоже – корнет наморщил нос и громко чихнул.

Чья-то темная фигура метнулась из-за прилавка… однако же – не навстречу покупателям, а вовсе даже наоборот – нырнула куда-то за бочки, да там и затихарилась. Интере-е-есное кино!

– Эй, хозяин! – сняв перчатку, Денис гулко постучал по ближайшей бочке. – Продаве-е-ец!

– Что угодно пану? – послышалась какая-то возня, и за прилавком наконец возникла приземистая фигура лавочника.

Низкорослый, с узкой темной бородой и медлительными движениями, этот увалень ничем не напоминал того стремительного типа, что так ловко усвистал прочь.

– Кажется, у вас тут только что другой продавец был?

– То не продавец, панове. То приказджчик.

– Ах, приказчик… Ясненько… А вы, значит, пан Големба?

Лавочник поклонился:

– Так оно и есть. Желаете клей? Или краску? Какой колер?

– У нас до вас есть одно доверительное дело, – понизив голос, хитровато прищурился Дэн. – Пан Големба… поклон вам от пана Семкевича.

– От Леопольда?

– Да-да, от него.

– Не помер еще, старый черт?

– Да жив был. Вчера, по крайней мере – точно.

Чуть помолчав, Давыдов покусал усы и перешел непосредственно к делу:

– Пан Леопольд сказал, что вы знаете кое-что о кладе Наполеона?

– Знаю, – не стал скрывать лавочник. – То есть звиняйте, панове, не знаю, где он есть, но знаю того, кто знает.

– Однако заверчено! – полковник разочарованно присвистнул. – Сон про не сон… А где этот… тот, который знает? И сколько вы с нас возьмете?

– Нисколько не возьму, панове! – Узкая борода лавочника затряслась, морщинистое лицо озарила самая широкая улыбка… Насквозь фальшивая, по мнению Дэна – ну, не могут же нормальные люди столь широко улыбаться? Прямо не человек, а «двадцать первая» «Волга» с радиаторной решеткой «акулья пасть»!

– Так-так и не возьмете? – хитро прищурился Розонтов.

– Вообще-то возьму, – пан Големба пригладил бороду. – Возьму, но не сейчас. Потом. Вот, как клад отыщете… достанете… Вот тогда, панове, и заплатите, сколь не жаль. А до того я с вас не могу взять – дурная примета.

– Да не дурная, а довольно хорошая, – Денис довольно хмыкнул. – А то ведь знаете, как некоторые: утром деньги – вечером стулья.

– Какие стулья?

– Да вы, пан Големба, не парьтесь. Лучше скажите, где нам, кого надо, найти?

– Так все просто, панове, – развел руками москательщик. – От Замковой улицы… там чуть ближе к Богородичной церкви, знаете… Там дом толеранции некой мадам Гурджины… Да все знают.

– Какой-какой дом? Дом толерантности? – удивился Денис. – Однако.

– Ну да, да, панове… Публичный такой дом… с веселыми девами, да…

– Ах, публичный! С девами! – хмыкнув, Денис повернулся к корнету. – Розонтов! Ты туда не пойдешь.

– А вы туда и не попадете, панове, – прищурившись, охолонул пан Големба.

Полковник вскинул брови:

– То есть как это не попадем?

– А так, панове, что там строго все, – невозмутимо пояснил лавочник. – Чужих и на порог не пустят. А вот если какая-нибудь красивая юная пани возжелает заглянуть к мадам… то ее пустят. И сопровождающих тоже – да.