Мизес также давал обоснование утверждению Рэнд о том, что с точки зрения экономики настоящего капитализма никогда не было. Эта мысль впервые посетила её во время написания «Манифеста индивидуализма» много лет назад. Наряду с проблемой расчётов при социализме Мизес также выступал против монопольных цен. По его утверждению, в условиях по-настоящему свободного рынка хитрые конкуренты всегда будут находить способ препятствовать любой попытке искусственного поддержания высоких цен. Монопольные цены могут установиться, только если третья сторона, например правительство, поставит барьеры для выхода на рынок, ликвидировав таким образом конкуренцию. Антимонопольное регулирование соответственно было ошибочной и опасной попыткой решить проблему, которую само же правительство и создало[315]. Теперь против антимонопольного регулирования у Рэнд было два аргумента. Первым было её моралистское утверждение, что антимонопольные законы несправедливо наказывали самых успешных. Вторым было утверждение Мизеса, что в возникновении монополий нет вины бизнеса. Дело в регулятивных мерах правительства. Поэтому Рэнд могла считать монополии доказательством того, что Соединённые Штаты никогда не испытывали настоящего капитализма со свободным рынком. Как когда-то Патерсон, Мизес теперь помогал Рэнд укреплять, обосновывать и защищать её идеи.

Кроме того, между ними была и культурная связь. Мизес был примерно на 25 лет старше Рэнд, но они оба были родом из одной космополитичной европейско-еврейской среды. Его семья, оставшаяся в Вене, во многом напоминала семью Розенбаумов, светскую, но консервативную, культурную, но коммерчески ориентированную. Мизес покинул Австрию, когда туда пришли нацисты. Этот опыт сильно повлиял на формирование его отношения к государству. Его подход также стал моделью для Рэнд. По четвергам он проводил свои знаменитые «приват-семинары», на которых студенты Нью-Йоркского университета могли пообщаться с либертарианцами всех возрастов, в том числе иногда и с известными, такими как актёр Адольф Менжу. Со своими студентами Мизес вёл себя официозно и сдержанно, а те относились к нему с почтением. Зачастую дискуссии были настолько горячими, что приходилось перемещаться в близлежащий ресторан, и там уже студенты продолжали без профессора до поздней ночи. Принижаемый американским интеллектуальным истеблишментом, Мизес тем не менее смог сделать себя лидером небольшого движения.

Вскоре у Рэнд появился свой клуб под стать Мизесу. По мере её сближения с Нейтаном и Барбарой Рэнд всё больше времени проводила со своей «суррогатной семьёй» – небольшой компанией, состоявшей главным образом из родственников и друзей парочки. Здесь были кузены Барбары и Нейтана – Леонард Пейкофф и Аллан Блюменталь, сестра Нейтана и её муж – Элейн и Гарри Кальберман, подруга детства Барбары, Джоан Митчелл и соседка Джоан из колледжа Мэри Энн Рукавина. Частенько появлялся молодой человек Джоан, а впоследствии её муж Алан Гринспен. Многие из них были студентами Нью-Йоркского университета, где теперь учились Барбара с Нейтаном. Все эти молодые люди были в восторге от Рэнд, их привлекала сила её характера, то, как смело она рассказывала о своих идеях, а также литературная слава. Новая группа поклонников Рэнд называла себя «Классом 43» в честь года первой публикации «Источника», или, не без иронии, «Коллектив». Рэнд снабжала организацию редкой привилегией – возможностью прочесть текст «Атланта», только вынутый из печатной машинки. Объективизм как философское направление вызревал в уме Рэнд уже давно. Теперь объективизм уже как социальный мир начал формироваться вокруг неё.

Кроме того, Рэнд всё ещё оставалась магнитом для либертарианцев. Она подружилась с Гербертом и Ричардом Корнуэллами, братьями, работавшими на FEE и Фонд Волкера. Корнуэллы были теми самыми бизнес-ориентированными либертарианцами, которых она встречала в Голливуде. После обучения у Мизеса Герберт продолжил свою карьеру в Dole Pineapple, а Ричард стал главой Национальной ассоциации промышленников, а впоследствии советником президентов Никсона и Рейгана. Ричард считал Рэнд «электризующей». Когда он приезжал к ней в гости, она казалась ему динамо-машиной, производящей энергию. Взгромоздившись на высокую тахту, она «курила сигареты с длинным мундштуком, а её волосы были как всегда тщательно уложены. Когда она говорила с тобой, то её взгляд излучал своего рода напряжение, что вызывало у меня восторг и даже немного пугало». Однажды вечером вместе с Корнуэллами к Рэнд пришёл Мюррей Ротбард. Он был родом из Бронкса и наткнулся на организованное либертарианство благодаря бесславным «Крышам или потолкам» – памфлету, принёсшему Леонарду Риду много горя. После того как копия произведения попала к нему, в 1946 г., будучи уже магистрантом, он связался с FEE, где ознакомился с трудами Мизеса. Ко времени возвращения Рэнд в Нью-Йорк Ротбард работал над докторской диссертацией по экономике в Колумбийском университете и регулярно посещал семинары Мизеса[316].

Познакомившись с Рэнд, Ротбард быстро понял, что это «не его человек». Занятная реакция, потому что у них было много общего. Оба любили поспорить, были радикальными и критиковали каждого, кто отходил от идеологии. Ротбард, хоть и был экономистом, либертарианство рассматривал с точки зрения нравственности, как и Рэнд. Однако Рэнд его утомляла. Её напор, её «взвинченность» были для него слишком[317]. (Он не имел ни малейшего понятия о том, что Рэнд регулярно принимала амфетамины, но, по-видимому, смог обнаружить какую-то странную грань её личности.) Как бы Ротбард ни любил допоздна обсуждать тонкости экономической теории, с Рэнд он просто не мог тягаться. После таких разговоров он ещё несколько дней чувствовал себя подавленным.

Тем не менее знакомство с Рэнд было важным моментом его жизни. Несмотря на свою преданность Мизесу, Ротбарда беспокоил вопрос австрийской антипатии к естественным правам. Как и Рэнд, он был естественным моралистом и хотел, чтобы в основе экономики было нечто более глубинное, чем утилитарность. Благодаря Рэнд Ротбард узнал о теории познания Аристотеля и «целой системе философии естественных прав и естественного права, о существовании которой и не подозревал»[318]. Он продолжил изучать эту тему самостоятельно. В итоге объединил австрийский подход к экономике с философией естественных прав и создал собственную ветвь анархистского либертарианства. Ротбард отдавал себе отчёт, что Рэнд дала ему много полезных знаний, но всё-таки сильно её не любил и держал с ней дистанцию. Выраженная харизматичность Рэнд могла как притягивать, так и отталкивать.