Именно об этом говорило третье сословие Парижа, собравшись в кофейнях Пале-Рояль. Их крыши объединяли самых разных людей – реформаторов, либералов, конституционалистов, вольтерьянцев, филантропов и масонов. К ним присоединялись должники, обойденные королевской милостью аристократы, образованные лавочники, безработные адвокаты, демагоги и газетчики. Каждый знал направление разговора, знал девиз: против короля! – а прежде всего: против королевы!

Таковы были эти противоположные лагери. Разница заключалась в том, что аристократия Версаля ни сном ни духом не ведала о существовании столь грозного противника, а если и слышала что-либо об этом, то нисколько не задумывалась. Эти люди принадлежали XVIII столетию – самому галантному, романтичному и ослепительному в истории. Буржуа были предвестниками грядущего XIX века – века ханжества, пуританских обычаев, денег и кровопролитных войн.

Сладкая жизнь заканчивалась, и расплата, во сто крат превышающая вину, была не за горами.

2

Был конец января 1789 года. Глубокий снег белым сиянием разгонял ранние сгущающиеся сумерки. Ворота нашего особняка на площади Карусель были широко распахнуты, а во дворе стояло множество карет в ожидании хозяев. Впрочем, ужин, на который съехалось так много гостей, был еще далек от завершения.

Пылали ароматические свечи в хрустальной люстре, радужными бликами отражаясь в зеркалах и сверкающем фарфоре посуды. Тонкие кипрские вина понемногу развязывали гостям языки, и в салоне становилось шумно. Мой знаменитый зал, который называли то кофейным, то золотым, собрал нынче очень известных людей, и я смела надеяться, что им было у меня интересно.

Пылал камин, и сияние снега, пробивавшееся через окна, смешивалось со светом пламени, создавая неповторимо уютную атмосферу вечера. Нынче здесь было мало аристократов. Желая следовать моде и не прослыть ретроградкой, я заинтересовалась политикой и пригласила людей, не принадлежащих к аристократическим кругам, но провозглашавших новые идеи, которым не было места в салонах Версаля. Исключение составляли немногие: из аристократов был только молодой Эро де Сешель, племянник Полиньяков и вольтерьянец, маркиз де Кондорсе, философ и ученый, и герцогиня де Граммон, не слишком красивая, но тонкая, умная и образованная.

Зато здесь было много адвокатов, судейских и литераторов, был даже художник Грёз. Среди них, возможно, было меньше лощеных красавцев и щеголей, зато они отличались куда большей образованностью, чем аристократы, и я невольно прониклась уважением к своим гостям. Тут были даже академики…

Эмманюэль ходил нахмуренный и недовольный, и его кислая мина раздражала меня все больше и больше.

– Что вы, в самом деле, ведете себя так, словно вас лишили наследства! – прошептала я, выйдя из гостиной. – Или вы считаете себя умнее всех?

– Вы пригласили сюда всякий сброд, вот я и раздражен.

– Вы выглядите как обозленный теленок. – Честное слово, мне становится стыдно, что у меня такой муж!

Чтобы не испортить себе настроения, я решила не продолжать. Эмманюэль, если ему что-то не нравится, может убираться к черту. По крайней мере, роль хозяйки мне сегодня удалась. Я не думала, что представляю большой интерес для ученых и академиков, но мне удалось заинтересовать их друг другом. Они разговорились между собой, и это главное.

Я вернулась к гостям, чувствуя на себе пристальные взгляды молодых дам, подружек Эро де Сешеля. Сегодня я приложила все усилия к тому, чтобы выглядеть не слишком роскошно, но мило, изящно и просто. На мне было открытое атласное платье цвета морской волны, отороченное муаровым галуном и отделанное серебристо-голубыми венецианскими кружевами; глаза подведены голубой краской, смешанной с молоком, что придавало взгляду блеск и мягкость бархата; волосы уложены просто и украшены аквамариновой диадемой, такие же аквамариновые сережки дрожали в ушах.

– Как там ваш адмирал, дорогая? – прошептала мне на ухо герцогиня де Граммон. – Ваш роман продвигается, не так ли?

Я вовсе не воображала, будто наша с Франсуа связь является для кого-то тайной, поэтому тихо вздохнула в ответ.

– Милая герцогиня, существует столько препятствий на пути к счастью.

– Душа моя, вы говорите банальности.

– Что поделаешь, если жизнь так банальна.

– Нужно искать в ней только то, что оригинально… Если перед вами только два выхода – отказаться от любви или изменять мужу, изобретите третий.

– Третий? Но какой?

– Разведитесь.

– Что вы такое говорите? При мысли, какой это будет скандал, мне становится дурно.

– Зато вы приобретете необычайную популярность.

– Я не стремлюсь к этому, – возразила я.

В конце концов, весь этот разговор был так поверхностен. Наши с Франсуа отношения не поддаются никакому объяснению, они так сложны, что я не могу обсуждать их ни с кем, я даже сама не могу разобраться в себе до конца…

Подали десерт – сладкие ликеры, шоколад, пирожные и желе в маленьких вазочках. Мальвазия так подействовала на гостей, что беседа приняла вольный характер, временами переходящий границы благопристойности. Ради острого словца позволяли себе говорить решительно все…

– У некоего герцога родился сын, – рассказывал Шамфор, считавшийся одним из самых модных писателей. – Разумеется, счастливый отец, преодолев оборону повитух и акушерок, прорвался к супруге. «Святой Боже, неужели родился мальчик! – восклицает он. – Друг мой, дай-ка мне взглянуть, на кого он похож!» «Ты его не знаешь», – отвечает супруга…

Подобные анекдоты были любимейшим коньком Шамфора, на них он нажил и славу, и состояние. Рассказывать такие истории он мог три часа кряду.

– Знаете, как наш благочестивый епископ Диллонский обращался со своей первой любовницей? О, это была презабавная история… Епископ поначалу был неискушен в делах плоти – до тех пор, разумеется, пока к нему на исповедь не явилась дама. Женщина эта была хороша собой, весела, молода и чувственна. Ей легко было толкнуть прелата на дорожку развлечений. Слово за слово, и епископ с красавицей оказались в одной постели. Но поскольку князь церкви был невыносимо робок, женщина стала притворяться, что ей холодно. Епископ принес одно одеяло, другое… «Мне все равно холодно! – твердила дама, слегка удивленная недогадливостью святого отца. – Как же вы бестолковы, отец мой! В такую погоду мой муж согревает меня своим телом!» Бедняга епископ не понял намека и возопил: «Помилуйте, мадам, да где же я в такую погоду найду тело вашего мужа?»

Дамы слушали эти рассказы без всякого смущения; это были невиннейшие из историй, рассказываемых Шамфором.

– Вот они, прелаты! – произнес Сильвен Байи, академик и астроном. – Подумать только, полторы тысячи лет держали нас во тьме и невежестве, а сами развлекались самым отвратительным образом! Помните, у Вольтера в его «Девственнице»? «Иному церковь строится до смерти, в аду – его поджаривают черти».