реагировал на действия Алдоны. Неужели та женщина скрывала от него сыпавшиеся со всех сторон неприятности? Ну да, она же хотела казаться благородной, идеальной. Показать свое превосходство.

...Она была... хорошим... верным... това... ем...

Алдоне вдруг пришло в голову, что затеянное ею дело, все это следствие, запросы, доказательства, оправдания отняли у Анны Сермус немало времени, предназначавшегося для больных. Пусть, зато у нее оставалось меньше времени для Индулиса. Причем такая трепка нервов отнюдь не украшает женщину, да она и так — увы! — не была красавицей.

...Она была... вы... соко... ква... цирова... специалистом.

Там, там, там, таам, таам, там, там...

Вот и лежишь ты в земле, и Индулис снова будет моим».

Алдоне очень хотелось понаблюдать, как поведет себя Индулис у могилы докторши. Но его что-то не было видно. Люди стали расходиться, толпа редела, и вот уже взору открылось место захоронения с множеством венков и букетов.

Куда же ты подевался, пылкий влюбленный? Раньше ты шел в открытую, а теперь испугался и в миг прощания задумал скрыться? Или ты не захотел увидеть свою идеальную женщину мертвой? Нет, за двенадцать лет замужества Алдона все же не распознала своего мужа.

Индулиса она увидела вдруг, в совершенно неожиданной позе: опустившись на колени, он как бы обнимал могильный холм вместе с цветами на нем. Но всхлипов или рыданий она не услышала. И от этих безмолвных, немых страданий мужчины Алдоне стало страшно. Нахлынула жалость. Стало стыдно. «Как могла я не понять самого близкого человека... Так легко поддалась низким чувствам...

Может, когда он поднимется и направится к воротам, надо подойти к Индулису и ласково сказать: «Забудем обо всем, начнем все сначала, теперь мы будем умнее и попробуем до конца жизни дружно продержаться вместе»? »

Но Алдона не подошла, что-то ее удерживало.

Захочет ли он забыть?

Вернет ли она мужа, избавившись от соперницы?

И подходящее ли место кладбище, здесь ли говорить о планах на будущее?

Вот и нет больше соперницы. Ликовать бы. А радость не приходит.

Рядом с жалостью к Индулису, к себе и — господи боже мой! — к доктору Анне Сермус растет неосознанное чувство вины.

И эта жалость, и эта вина заставляют Алдону Бриеде снова прижиматься к могучему стволу дерева, прятаться до тех пор, пока по плиточной дорожке кладбища удаляются тяжелые медленные шаги Индулиса.

НИКОГДА НИКОГО НЕ ПОЛЮБЛЮ...

Арним Карклинь слышит, как возле больницы резко, с воем тормозит машина, захлопывается дверца. Пятнадцать минут тому назад, ровно в полночь, он позвонил заведующему отделением Ояру Вайрогу и, отбросив гордость, разбудил старого хирурга. Старого — относительно, по сравнению с самим Арнимом, который лишь год назад закончил медицинский институт и теперь работает у Вайрога. Арниму двадцать шесть лет, Вайрогу — сорок семь, из них половину он провел у операционного стола. Его смуглое лицо с таинственными глазами водяного удивительно контрастирует с серебром волос. Седина придает ему величавость, и женская половина больницы называет Вайрога «красивым доктором». А вот для Арнима и других молодых врачей он «шеф» и «старик».

И сейчас этот «старик», как только он один умеет, неслышно и быстро поднялся в свое отделение и вопросительно уставился на Арнима.

— Тут одна ненормальная больная, — начинает Арним. — Такая и врача сведет с ума. Только и бормочет: «У меня прободение язвы». А у нее самая настоящая внематочная беременность. В паспорте стоит штамп, что она замужняя, а она... — Арним не может удержаться от раскатистого смеха. — Она утверждает... ха-ха-ха.... что она девственница.

— Объективно? — приказывающим тоном спрашивает Вайрог.

— Ее доставила «скорая». Типичная картина: живот как доска, не участвует в дыхании, Щеткин — Блюмберг положительный. Язык коричневый, сухой. Ясно, что разрыв трубы. Все происходит в нижней части живота, требуется лапаротомия.

— Вы, коллега, самоуверенны.

— Так ведь анализы показывают...

— Что именно?

— Внутреннее кровотечение. Девятнадцать тысяч лейкоцитов. Семнадцать палочек. Правда, РОЭ только пять. Зато эритроцитов — всего два миллиона.

— Сейчас же зовите лаборантку, — распоряжается Вайрог. — Показывайте больную!

Она лежала на правом боку, скрючившись, подтянув ноги к животу.

— Давайте все с самого начала, — сказал Вайрог. — Понимаю, вам трудно говорить, но уж постарайтесь припомнить. Итак, как все началось?

Глаза врача впились в больную. Арним ему доложил, что Ильзе Лапине сорок два года, и теперь его удивило, что в таком возрасте в ее очень светлых, чистых глазах сохранилось какое-то наивное, чуть ли не детское выражение. Боль делала эти глаза черными, придавала им бездонность: может, в них отражались темные круги, захватившие половину лица...

— Я слушаю, — напомнил он терпеливо.

— Мы сегодня переоборудовали класс... Я вместе с коллегой переносила парты... Потом закусывали... что у кого нашлось... я... ливерную колбасу... вроде... желудок заболел, потом... тошнота... понос... Развела марганцовку... не помогло.

Она замолкла, захотела глубоко вздохнуть, но тут же сомкнула губы — боли испугалась.

— Про колбасу вы мне не рассказывали, — с упреком вставил Арним. — Дело поворачивается к отравлению...

— К почечным коликам, холециститу, радикулиту и аппендициту, — улыбаясь перечислял Вайрог. — Острый живот, милый коллега, это Великое Неизвестное. Когда горит весь дом, попробуй найди причину пожара.

Вайрог осторожно обнажил живот больной и начал на него внимательно смотреть, затем пальпировать — легко-легко, а потом все сильнее его надавливая. И снова подумал: прекрасно же она сохранилась, какая эластичная, нежная кожа, какая девичья округлость бедер.

Он попробовал повернуть больную на левый бок. У нее вырвался приглушенный крик, она так прикусила губу, что выступила капелька крови.

— Простите... Я знаю, у меня прободение язвы.

— Диагноз я уж постараюсь поставить сам, — резко сказал Вайрог.

Он снова приступил к ощупыванию живота, и опять резкая боль ударила в разные стороны, особенно в подложечную область...

— Верно, коллега, Блюмберг положительный. Только мне не нравятся анализы, что-то здесь не так. А вы следили за тем, как брали кровь?

— В спешке... Но все шло нормально.

Доктор Вайрог многое прощал молодым медикам, отлично понимая, что опыт — дело наживное. Разве