Расследование, и без того скоротечное, официально закрыли. Эрен с Морганом сторонились друг друга. Морган даже не смотрел в его сторону. У Эрена было такое чувство, будто его предал единственный в жизни друг. Никто ему не верил, да, может быть, он и сам себе больше не верил. Ведь у него не осталось подозреваемых – по крайней мере, пока. Он уже начал подумывать: а вдруг и вправду мистер Джефферис был мрачным человеком и жизнь у него была мрачная, вдруг мистер Джефферис только и думал, как бы поскорее покончить с собой. Эрен с жаром взялся за учебу, ведь он и так много пропустил, все свободное время у него уходило на расследование, а теперь – все коту под хвост и надо срочно догонять одноклассников. Сам себе он казался глупцом, и ему было очень стыдно.

В школе он ни с кем не общался. Издалека наблюдал, как Морган предпринимает новые шаги к славе. Организовал музыкальную группу. Другие ученики, да и учителя тоже, вели себя как обычно, словно ничего необычного в школе и не происходило.

Школьное руководство вызвало отца, и они все вместе решили, что Эрену нужно сходить к психотерапевту, и он безропотно подчинился. Во время сеансов он много говорил, так много он нигде не разговаривал, но о том, что случилось с мистером Джефферисом, не обмолвился ни единым словом. Психотерапевт ему очень понравился; это был молодой человек по имени Саймон, его рекомендовали учителя. Чтобы вынудить Эрена анализировать свои мысли и поведение, Саймон вечно придумывал всякие забавные фокусы. И Эрен частенько с любовью вспоминал эти сеансы.

Рождество прошло без особых событий. Эрен сидел за столом с отцом, с родственниками тети и с бабушкой. Шутил и смеялся со своими ровесниками, двоюродными братьями и сестрами. О Моргане не было известий, и Эрен даже порадовался этому. Может быть, у него начнется новая жизнь. Он положил на тарелку еще индейки с капустой. Эрен очень любил капусту.

Близился тысяча девятьсот девяносто третий год, и в последний вечер старого года Эрен с отцом пошли на пляж, жевали там чипсы, ждали, когда наступит Новый год. Было ужасно холодно, волны лизали бархатный песок. Они гуляли по берегу, прошли миль пять, оставляя на берегу следы.

В конце января Эрен стал подрабатывать разносчиком газет. Месяц выдался очень холодным, он каждое утро выходил из дома, шагал по снегу и разносил людям газеты. Всего ему надо было доставить газеты по пятидесяти пяти адресам. Чтобы время бежало быстрее, он много размышлял.

Но о том он больше совсем не думал. Саймон говорил, что душа человека – это настоящее чудо, пусть сейчас она болит, настанет время, когда он и думать перестанет о трагедии. Просто забудет? Да нет, не забудет, она навсегда останется с ним, но в повседневной жизни не будет о ней вспоминать.

И ему уже казалось, будто все позади, можно жить дальше. Весь мир ведь живет, почему он не может? Утреннее солнце в январском воздухе светило так ярко; казалось, лучи его могут испепелить все плохое, что было в прошлом. Вот почему, явившись в первую субботу февраля к владельцу киоска за газетами, он был ошарашен, когда мистер Перкинс сообщил ему новый адрес, куда нужно доставить газету. Этот адрес Эрен прекрасно знал. Там стоял ветхий дом мистера Джеффериса.

Отправляясь на маршрут, Эрен об этом почти не думал, но, когда завернул за угол и вышел к дому мистера Джеффериса, ноги его как будто отяжелели. Каждый шаг давался ему с трудом. Чтобы добраться до этого дома, пришлось бороться с самим собой, а сунув наконец газету в щель почтового ящика, он застыл, печально глядя на дом.

Газета с резким стуком ударилась о дно почтового ящика. Залаяла собака, послышался голос немолодой уже дамы, которая шикнула на нее. Не успел Эрен повернуться и уйти, как она открыла дверь.

– Ну здравствуй, милый мой, – сказала она, нисколько не удивляясь, обнаружив его у двери всего в снегу.

– Простите, мэм, – сказал Эрен, – я… понимаете, я когда-то знал человека, который жил в этом доме. Он был моим учителем.

Пожилая женщина улыбнулась.

– Ты имеешь в виду Джорджа? – спросила она.

Эрен удивился.

– Мм… да, мэм. Простите, а откуда вы его знаете?

– Бедный малыш, да ведь я его мамаша, черт бы меня побрал, – ответила старушка, смеясь, в то время как кокер-спаниель просунул голову в щель, держа в зубах свернутую газету. – Ну-ка зайди, выпьешь чашечку чаю. Замерз небось до смерти, бедняжка.

– Спасибо, мэм, но мне нельзя. Надо газеты разносить. – Он кивнул на полную газет сумку.

Старушка покачала головой:

– Чепуха. Никто не помрет, подумаешь, прочитают эти поганые новости чуточку позже. Подождут, подождут.

И не успел Эрен опомниться, как оказался в домике. В нем странно пахло – не сказать, что неприятно, но как-то чудно, а внутри все было так, как и полагается в доме, где живут старики да старушки. Довольно тесно, пол застелен истертым ковром, который некогда, видимо, был красного цвета. Эрен разглядел крохотную кухоньку, сразу за гостиной – шкафчики были забиты всякими вещицами, наставленными друг на друга. Гостиная тоже совсем крохотная: в ней поместилось два довольно уродливых дивана, обитых коричневой тканью, и стул. Эрен сел на диван и поставил сумку рядом.

«Что я здесь делаю?»

– Вот и хорошо, – сказала старушка. – Значит, чашечку чаю, не против?

– Я не пью чай, мэм, – виноватым голосом отозвался Эрен.

Старушка засмеялась.

– Ничего, выпьешь, – сказала она, отправляясь на кухню.

Эрен огляделся. Трудно было поверить, что когда-то здесь жил мистер Джефферис. Все здесь такое… старое. Он посмотрел на свое отражение в экране маленького телевизора. На лице написано, что он здесь не в своей тарелке. Да и в самом деле неуютно. Не хотелось смотреть самому себе в глаза, и он стал разглядывать стеклянный кофейный столик. На нем лежало несколько журналов светской хроники и газета с незаконченным кроссвордом.

Раздался бой настенных часов.

Прошло еще несколько минут, и старушка вернулась. Дрожащей рукой протянула Эрену чашку с блюдечком. Эрен улыбнулся, и она снова вышла на кухню – за своей чашкой.

– Так как, ты сказал, тебя зовут, милый мой? – спросила она, вернувшись, и медленно опустилась в кресло.

Язык Эрена оказался быстрее, чем мозги.

– Морган Шеппард, – брякнул он.

Мать мистера Джеффериса могла слышать его имя. Не факт, конечно, но Эрен и так попал в неудобное положение – не хотелось выпячивать тот факт, что он первым обнаружил тело ее сына.

– Морган, значит. Хорошее имя. И ты был учеником моего Джорджа? – спросила старушка, поднесла чашку к губам и отхлебнула.

– Да. Я был в его математическом классе. Я… Я хочу сказать… мне очень жаль, что все так вышло.

Женщина поставила чашку на стол и улыбнулась:

– Что случилось, то случилось, тут уж ничего не поделаешь, милый мой. Тут уж никто не виноват, тем более ты. Вижу, ты сильно переживаешь, больше других. Я имею в виду всех вас, детишек. Упаси бог увидеть такое, да еще в твоем возрасте. Сколько тебе лет, милый?