Морган озирался, и Эрен боковым зрением видел, как пляшет луч его фонарика в темноте. Эрен принялся переставлять коробки, желая добраться до нужной стопки. Понадобилось минут десять, чтобы снять все коробки и достать синюю. Он совсем выдохся, руки болели, и можно было представить, что с ними будет утром. Эрен открыл крышку и увидел пакет с двумя радиотелефонами, которые так и лежали в непроницаемой пластмассовой утробе. Эрен достал их и уже ждал, что в душе зазвенят радостные фанфары как награда за перенесенные мучения. Но до слуха донеслось только одно слово.

– Эрен!

Голос Моргана, но совсем не такой, как недавно, не возбужденный, не исполненный энтузиазма. Напротив, какой-то… встревоженный.

Эрен оглянулся, но Моргана нигде не было видно. Только зарево света над бесконечным морем коробок.

– Эрен, иди-ка сюда.

Эрен стал пробираться по чердаку, начиная тревожиться, наконец в самом дальнем и темном углу нашел Моргана; фонарик тот установил на старом деревянном сундуке.

– Ну что еще? – спросил Эрен, стараясь отогнать тревогу.

Морган посмотрел на него, потом снова уставился на сундук.

Эрен тоже уставился на сундук.

Сундук как сундук, старый, довольно хлипкий. На крышке масляной краской выведены облупившиеся и выцветшие буквы: «Лиллит».

– Так звали твою мать, верно? – спросил Морган.

Эрен молча кивнул. Раньше он этого сундука не видел, даже не знал о его существовании. Отец о нем ничего не говорил, хотя и обмолвился как-то, что все мамины вещи они оставили на старом месте, когда переезжали. И добавил, что эти вещи наводят на него слишком грустные воспоминания, поэтому он их и не взял с собой. А тут, оказывается, сюрприз. Сундук, а на нем – имя матери.

Эрен опустился перед сундуком на колени, провел рукой по крышке. И это прикосновение пробудило в нем воспоминания: он сразу представил ее ласковые руки, нежные объятия. Ощущение близости к ней, вот что пробудил деревянный сундук, о котором ему ничего не было известно. Эрен вспомнил день, когда она ушла. Она вышла из дома, сказала, что скоро придет, но так и не вернулась. Нет, она, конечно, не могла знать, что такое случится. Не могла предвидеть, что машина на большой скорости свернет на тротуар и собьет ее. Говорили, что умерла она «почти мгновенно». Отца несколько утешало это «мгновенно», зато Эрена страшно пугало слово «почти».

А сейчас, в темноте чердака, освещенного лучами двух фонариков, он чувствовал себя маленьким мальчиком, у которого отняли мать.

Он попробовал открыть сундук, но крышку заело. Он осветил щель между крышкой и корпусом, пытаясь найти замок. Скважины для ключа не обнаружил, зато увидел три барабанчика с цифрами от нуля до девяти и вздохнул.

– Цифровой замок, – сказал Эрен, глядя вслед за лучом туда, где, как он полагал, сидел Морган. – Нужен шифр из трех цифр.

– А если попробовать догадаться? Или набирать любые комбинации? – предложил Морган.

Эрен понимал, что друг старается дать полезный совет, но все равно прозвучало глупо.

– Три колесика. На каждом по десять цифр. Выходит, тысяча комбинаций.

– Ого! – Морган быстро осветил свое лицо фонариком, чтобы продемонстрировать удивление. – Когда ты успел подсчитать?

Эрен снова вздохнул:

– Вообще-то, мы это делали утром на математике.

– А-а… Да знаешь, я…

– …как всегда, не слушал, – закончил за него Эрен. – Я не удивляюсь.

Он посветил фонариком вокруг.

– Можно сломать замок. Надо поискать, наверняка здесь найдется что-нибудь подходящее.

Он встал и пошел к куче барахла, в которой Морган недавно ковырялся.

– Но если сломаем замок, твой папаша узнает, что мы сюда лазили, – сказал Морган.

– Мне наплевать.

В поисках чего-нибудь острого и прочного Эрен сдвинул в сторону огромный монитор.

– А вдруг там лежит что-то такое, что не для твоих глаз? Вдруг он неспроста прятал это от тебя?

– Мне плевать! – крикнул Эрен, круто повернулся к Моргану и направил луч фонаря ему в лицо, тот зажмурился.

– Это принадлежит моей матери. Я ее сын. И имею право знать, что там внутри.

– Ладно, ладно, – сказал Морган, отодвигая фонарь Эрена. – Просто гораздо легче открыть, если знаешь эти цифры. А вдруг твой отец записал их где-нибудь? Я, например, всегда записываю, чтобы не забыть.

– Записал, говоришь? – повторил Эрен, и в мозгу у него что-то щелкнуло.

– Ага. Как пароль в видеоигре.

Эрен снова ринулся к сундуку. Снова опустился перед ним на колени и стал ковыряться в замке.

– Ну-ка посвети, – сказал он.

Морган повиновался.

Эрен стал быстро крутить колесики. Может быть, это… Да нет, вряд ли. Это же бессмысленно. Но другого трехзначного числа в голову не приходило. Так-так, готово! Замок щелкнул и открылся.

Морган ошарашенно смотрел на него:

– Что ты набрал? Ты что, просто…

– Послушай, Морган. Может, тебе, чтобы не забывать, и надо все записывать. Но вспомни, какое трехзначное число, непонятно зачем написанное, мы с тобой недавно видели?

– Понятия не имею.

– Имеешь, дорогой. Три-девять-один! Вспомни, на доске! В кабинете мистера Джеффериса. В общем, код к этому замку был три-девять-один!

– Погоди, какой код, говоришь? – спросил Морган. – А при чем здесь это? С какой стати код к сундуку, стоящему у тебя на чердаке, оказался на доске у мистера Джеффериса?

– Не знаю, – сказал Эрен и взялся за крышку сундука, хотя по спине его бегали мурашки. – Не знаю, – повторил он.

Некоторое время он не двигался, просто держался обеими руками за крышку. «Как же так? – думал он. – Разве такое возможно?» Но это не может быть совпадением. Тысяча комбинаций, а совпала именно эта. Число, нацарапанное мелом на доске его погибшим учителем… ведь в этом сундуке могут храниться ответы на все вопросы, теснящиеся у него в голове, вот почему он не торопился открывать крышку.

Рядом послышался шорох. Морган пробрался поближе и тоже взялся за крышку. Он потянул вверх, и Эрен присоединился. Наконец крышка откинулась. Внутри сундука было темно.

Мальчики осветили его фонариками, опасаясь, что там окажется пусто. Но нет. Его наполовину заполняли бумаги, многие были сложены в пачки и скреплены скрепками. Еще там лежало несколько фотографий, и на них Эрен узнал улыбающуюся мать.

Эрен взял одну пачку, снял скрепку. Не торопясь стал просматривать. Это были письма матери к его отцу. Письма, исполненные горячей любви. Каждое начиналось словами «Любимый мой» и заканчивалось «твоя Лиллит». Письма были длинные, на целую страницу, а некоторые даже – на две или три. Там говорилось о том, как сильно мать любит отца, подробно описывались их встречи.