а тот лежал вместе с платьем, которое Хравнхильд сняла, собираясь спать. Снефрид, кажется, никогда не видела Хравнхильд хорошо одетой, но в большом ларе цветного платья оказалось много. Наверное, все это Хравнхильд надевала, отправляясь на пиры в усадьбу Тюлений Камень, к госпоже Алов…

Надо будет уведомить госпожу Алов, сообразила Снефрид. Ведь теперь…

А потом ей пришла такая мысль, что она в изнеможении села на ближайший край скамьи.

Хравнхильд мертва. Она не войдет сейчас в эту дверь, раскрытую в светлое летнее утро, где уже испаряется роса, наполняя воздух сладким запахом влажной теплой земли и мха. Не воззрится в изумлении, уперев руки в бока, не спросит, какого тролля Снефрид роется в ее вещах и выложила все платье на помост. Снефрид видела тело под покрывалом, но до нее слишком медленно доходило, что это и есть Хравнхильд. Она даже не осознала горя, хотя предчувствие его уже подползало к ней.

Хравнхильд больше нет, а это значит, что ее «питомец», сын госпожи Алов, остался без вирд-коны. Случилось именно то, о чем Хравнхильд предупреждала, ради чего с прошлой осени – и даже ранее – уговаривала Снефрид перенять ее науку.

И этот ужасный день, в который Снефрид не верила, настал. Но она ведь… почти согласилась?

Снефрид снова взглянула на тело. Хравнхильд молчала. Она замолчала навсегда. Она безгласна, незряча и бессильна. Некому больше позаботиться о сыне Алов, кроме нее, Снефрид. Даже если она так и не сказала «да». Скажи она теперь «нет» – кто ее услышит?

Как во сне, Снефрид опять подошла к ларю и наклонилась. Вот этот мешок. Дрожащими руками она достала его и ощупала. Мешок был слишком легким. Снефрид развязала ремешки и заглянула внутрь.

Черная кожаная личина. Бубен и колотушка – сухая лапа совы на деревянной рукояти. Маленький мешочек с набором рун для гадания.

Жезла вёльвы в мешке не было. И в самом ларе не было. Все сильнее тревожась, Снефрид перерыла все жилье. Его не было нигде.

Он украден? С вытаращенными глазами, чувствуя ужас и беспомощность, Снефрид застыла посреди дома. Возле этого самого очага они тогда осенью спорили с Хравнхильд. «Я не хочу этого!» – «Это хочет тебя!» Загадочный злыдень приходил за жезлом Хравнхильд? И она погибла, не желая его отдавать? Но кто это был? Кому он понадобился? Уж верно, кому-то, кто не желал добра сыну Алов, и теперь тому грозит огромная опасность!

Внимание Снефрид привлек шорох. В открытую дверь вошла собака, неся в зубах какую-то палку.

Прижав уши и виляя хвостом, собака подошла к Снефрид и положила свою ношу у ее ног. Полная предчувствия, Снефрид наклонилась.

Это был он – жезл вёльвы, похожий на веретено, со свежими блестящими царапинами на потемневшей бронзе. Хравнхильд сберегла свое оружие, и Снефрид ничего не оставалось, кроме как принять наследство. Оно само пришло к ее ногам, но ей пришлось изрядно собраться с духом, прежде чем коснуться его дрожащими пальцами.

Глава 11

В первую же ночь в родной стране, на островке у входа в Озеро, где раскинула стан его дружина, Эйрик сын Анунда увидел сон. В этом сне он стоял перед огромным деревом; ствол был так велик, а ветви расположены так высоко, что он их даже не видел, но слышал, как они поскрипывают в темноте, как шуршит густая листва. Вокруг была тихая летняя ночь, очень теплая, темная и лунная; огромная, как позолоченное блюдо, полная луна висела так близко, что казалось, можно достать ее протянутой рукой. Эйрик стоял на выступе огромного корня, совершенно голый; в правой руке он держал высокий деревянный посох, какого у него никогда не было, а левой касался ствола. Он по-дружески поглаживал ствол и откуда-то знал, что дереву это приятно, как всякому живому существу. И ждал, что сейчас дерево что-то скажет ему…

«Эйрик!» – позвал голос откуда-то из-за спины. Голос был женский; скорее молодой, чем старый, тихий, почти шепот, он звучал ласково, маняще.

Эйрик попытался обернуться, и в этот миг проснулся.

Никакого дерева, никакой луны и ночи. Он лежал на походной подстилке из шкуры, укрывшись плащом; вокруг спали его люди, телохранители и прочие хирдманы. Было очень рано, но тем не менее светло как днем: пришла та пора, когда настоящая ночь продолжается лишь мгновения. Сквозь покрывало серых облаков пробивались лучи встающего солнца, бросая на морскую воду огромные круглые пятна золотистого света. Будто какая-то богиня обронила золотое блюдо и сейчас спустится за ним… У берега высились резные носы кораблей. Дружина ночевала на одном из многочисленных островов в шхерах, где поток Норрстрём, вытекающий из залива под названием Озеро, неприметно переходит в море. В такую ночь дозор нести нетрудно – на возвышенных частях острова сидели по несколько человек хирдманов, те, кто даже не пытался лечь спать, всю ночь посвящая разговорам.

Эйрик и Торберн, конунг Зеландии, направлялись в самое сердце Озера – к островам Бьёрко и Алсну, где располагался богатейший в Северных Странах вик и большая конунгова усадьба. Не сегодня-завтра Эйрик рассчитывал встретить дедово корабельное войско, прикрывающее подступы к этим местам. Если ему удастся его разбить и захватить Алсну, то половина дела будет сделана. Бьёрко Эйрик трогать не собирался – торговля весьма способствует приращению конунговых богатств, а он надеялся стать владыкой этой страны.

Эйрик не сомневался, что в Озере его ждут. Зная, где он провел зиму, дед держал дозоры на южных островах. Эйрик с моря видел столбы дыма, которыми, надо думать, на Алсну и далее на север, в Уппсалу, передавали весть о его появлении. Чтобы войти в Озеро, ему долго пришлось петлять по шхерам, по протокам между островов, больших и малых. Те, что ближе к морю, были крутыми и голыми, там лишь гнездились морские птицы; расположенные дальше на запад постепенно делались все более зелеными и обжитыми. Без умелого кормчего найти дорогу в Озеро и далее к большим богатым островам было невозможно, но в войске Эйрика почти все были свеями, хорошо знавшими эти воды. Костяк его дружины составили выходцы из корабельного округа Тюлений Камень, родины его матери, оскорбленные тем, что Бьёрн конунг не признал законности ее брака и называл ее сыновей, внуков уважаемого Сигурда хёвдинга, ублюдками. За годы к ним присоединилось немало людей из других областей – тех, кто был почему-то недоволен старым конунгом, встревожен вестями о его склонности к колдовству, или просто младших сыновей бондов, привлеченных вестями об удачливости, отваге и справедливости Эйрика сына