– Тебя прислала моя… госпожа Унн?

– Меня прислала моя мать, Бергдис. Мой отец уехал к кораблю вместе с дядей Эйвиндом, а женщины той же ночью… Трудхильд… то есть Унн… призывала духов… Раз уж Эйрик появился, она должна была призвать своих духов к схватке с ним, чтобы они лишили его сил…

– Ну? – Обеспокоенный Бьёрн нетерпеливо нахмурился. – Что они сказали?

– Они ее чуть не убили! – выдохнул Идмунд. – Она ворожила, они все пели, все шло как всегда… – Он запнулся, потому что сам этого действа никогда не видел и пересказывал слова матери. – А потом Трудхильд, то есть Унн вдруг вскочила со своего сидения и упала на пол! И не просто упала, а как будто некая сила швырнула ее с помоста прямо в очаг! Между нею и очагом стояли две или три женщины, они успели отскочить, а она упала и ударилась о камни! Ее сбросила невидимая сила, какие-то враждебные духи! Если бы она просто упала с помоста, она не могла бы отлететь к очагу! А посох ее упал вместе с нею и сломался пополам!

– И что с нею? – Бьёрн подался к нему. – Она жива?

– Не очень, конунг, – юноша опустил глаза. – Ее подняли, уложили в постель… но она так и не пришла в себя. Мать говорит, что у нее, похоже, сломано два-три ребра и сильно ушиблена голова – она же с размаху ударилась о камни. И… – он зашептал, – на пальцах у нее была кровь, неясно, ее или нет. Она лежит как мертвая и дышит еле-еле, но порой кажется, что ей снятся какие-то сражения. Она немного мечется и стонет. Ее не смогли привести в сознание. Мы думали… то есть женщины думали, что она очнется, но когда она пролежала так ночь и день, и еще ночь, мать решила, что нужно тебя уведомить. Ведь пока она так лежит… кто знает, может ли она… сделать для тебя то, что от нее требуется.

Идмунд сам смутно представлял, что за услуги его старая бабка оказывает еще более старому конунгу. Ему никогда не дозволялось даже присутствовать при ворожбе. Но сам Бьёрн это знал и теперь даже осунулся, осознав, чем ему грозит болезнь вирд-коны.

Болезнь? Как бы не так. Это поражение. Она схватилась с кем-то на невидимых тропах и проиграла. Дух ее кем-то пленен или изгнан слишком далеко. Сейчас, когда со дня на день предстоит сражение с войском «рыжего ублюдка», как Бьёрн звал старшего внука, это было самым грозным предзнаменованием. Его вирд-кона потерпела поражение – и его ждет то же самое. Если не хуже. Ведь без нее, способной поддерживать его жизнь, он может просто умереть, не дожидаясь никаких сражений!

– И рыжему ублюдку останется только прийти и сесть на мое место, скинув мой труп в овраг! – вслух воскликнул Бьёрн, мысленно дойдя по этого места.

– Успокойся, конунг, прошу тебя! – с чувством воззвал Хольти, в то время как Идмунд отшатнулся. – Иначе ты сам себя убьешь гневом.

– Он не дождется! – Бьёрн погрозил в пространство. – Она ведь еще может очнуться, да?

– Н-не знаю, конунг, – пробормотал Идмунд. – Мать надеется, что да, но такого с нею еще ни разу не случалось…

Бьёрн глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и закашлялся.

– Ступай, – велел он Идмунду. – Поди скажи, чтобы его накормили и устроили на ночь. Утром я объявлю мое решение.

О важных делах Бьёрн конунг иногда советовался со своим сыном, но сейчас Олав был с кораблями в Норрстрёме. Никому другому не следовало даже знать о связи конунга со старой Трудхильд, а Хольти как советчика он в расчет не принимал.

Именно Хольти первым услышал о его решении. Он уже уложил конунга в постель, тщательно задвинул заслонку на окне, чтобы свет не просачивался в щели и не тревожил глаза старика, который и без того спал очень плохо.

– Ты спишь? – после полуночи донесся голос с широкой лежанки.

– Нет, конунг! – тут же откликнулся Хольти со своего тюфяка на полу.

На свое счастье, он спал чутко и просыпался при первых звуках конунгова голоса, что создавало впечатление, будто он не спит вовсе никогда.

– Отправь гонца к Олаву. Сейчас. Нечего ждать утра. Скажи, чтобы он попросил ублюдка о перемирии. Пусть скажет ему, что я болен и вот-вот сам умру. Пусть, дескать, даст мне умереть спокойно, без того чтобы мне в ворота стучали секирами. А тем временем она очнется… или нет. А когда она очнется, послушаем, что скажет. И если все будет благоприятно, то разделаться с ублюдком мы еще успеем.

Хольти безропотно отправился выполнять поручение. Теми мыслями, что заботили его больше всего, Бьёрн конунг не поделился ни с единственным сыном, ни с доверенным рабом.

Он вызвал Эйрика на столкновение, чтобы Трудхильд легче было изъять его жизнь для своего «молочного брата». Если же «дева жезла» лежит между жизнью и смертью и ничем ему не помогает, его главной заботой будет не как отнять чужую жизнь, а как сохранить свою, срок который давно уже вышел. Трудхильд была на двенадцать или тринадцать лет моложе Бьёрна, и он забыл о том, что она может умереть раньше. Без ее поддержки его жизнь стала хрупкой, как сухая травинка, и, думая об этом, он боялся лишний раз пошевелиться на своем роскошном ложе.

Глава 12

О смерти тетки Снефрид решила никому пока не сообщать. Ей было бы слишком тягостно об этом говорить, но имелись и подсказанные разумом причины. Хравнхильд нажила мало друзей, но кто-то из соседей, движимых любопытством, все же мог явиться, а Снефрид не хотела, чтобы люди рассматривали покойницу и спрашивали о причинах внезапной смерти. Потом она что-нибудь придумает, когда соберется с мыслями. Они с Мьёлль вдвоем обмыли тело, расчесали длинные, как у молодой девушки, полуседые волосы, заплели косы и уложили под чепчик. Когда смыли засохшую кровь, стали хорошо видны раны на плече и на боку: с содроганием Снефрид убедилась, что это больше всего похоже на следы огромных птичьих когтей, как и говорил Рандвер. Но что же это была за птица, настолько большая и злая? Это был какой-то тролль в облике птицы, иначе никак. Они одели тетку в хорошее цветное платье, а вторую перемену одежды сложили в берестяной короб, чтобы опустить в могилу. Снефрид хотела дать Хравнхильд с собой и ту красивую новую шубу, покрытую голубой шерстью, с шелковой тесьмой, что ей прошлой осенью подарила госпожа Алов, но