— Мои отношения с Фролом, — поясняю послушно. — Это даже не отношения, а так… только секс, для здоровья.

По-моему, у меня театральный талант, потому что брат верит и мгновенно прекращает беседу, пожелав мне успеть бросить мужчину первой.

Я снова смеюсь, обещаю подумать над этой стратегией, открываю дверь в крыло, ведущее к нашей компании.

И вдруг слышу буквально у себя за спиной знакомую мелодию — жесткую, мужскую, с нотками затаенной магии. Ту самую, которую я вчера вечером сбрасывала на телефон Фрола.

Делаю вдох, и едва не падаю от запаха любимой арабики.

Он.

Шагов не было слышно, а значит, какое-то время он уже стоял у меня за спиной, и…

Все слышал.

А сейчас, скорее всего, ждет, когда я начну оправдываться, говорить, что он понял не так, я не то имела в виду.

Не хочу.

Не могу.

Ни видеть его, ни слышать, ни как-то оправдываться за правду.

Не оборачиваясь, захожу в офисное крыло, чеканя шаг, иду к своему кабинету, захожу в него и не торопясь, чтобы не расценивалось, как бегство, прикрываю за собой дверь кабинета.

Мимо нашей двери в сторону кабинета директора раздаются тяжелые, мужские шаги в сопровождении рока, а потом музыка стихает и тишину коридора разрезает ледяной голос Фрола:

— Мира, я уже все сказал… Нет, не стоит. Ты все равно не прислушалась к тому, что я посоветовал… Думаю, ты в состоянии сама выбрать подходящий подарок друзьям… Нет, у меня подарок будет отдельно… Заезжать не буду, забирать тебе тоже — лучше сразу рассчитывай на такси…

Голос мужчины стихает.

А я прижимаюсь спиной к двери, заставив хотя бы теперь ее плотно закрыться, и приказываю себе — не плакать, не плакать, только не плакать!

***

После обеда начинают поступать заказы от менеджеров, так что мне более-менее удается собраться. Я даже привыкаю к тому, как подрагивают и сегодня особенно громко постукивают мои пальцы по клавиатуре.

Это как звук маленьких барабанов, которые помогают настроиться на боевой лад, не раскиснуть.

Но когда к четырем часам работа заканчивается, сидеть в кабинете становится просто невыносимо. Тем более, зная, что в кабинете директора все это время находится Фрол.

Ни звонка, ни сообщения, ни ложного вызова к себе с документами.

Ему все равно.

Хотя, по сути, это и правильно — я просто озвучила то, что он проговаривал сам. У нас просто секс без каких-либо обязательств…

Но нет и элементарного любопытства — ему без разницы, с кем я общалась.

Никаких сцен.

Никаких выяснений.

Наверное, спокойно работает, медленно пьет кофе, с которым неслась по коридору Татьяна, и уже вычеркнул меня из своей жизни окончательно и бесповоротно.

Стоит представить, как он сидит в своем кресле, внимательно рассматривает документы, а потом устало откидывает голову на кожаную спинку, потирает затекшую шею, задевая пальцами цепочки с кулонами и устало прикрывает глаза, как на душе становится еще тяжелее. Слишком реалистично. Так и хочется найти какой-то предлог, заглянуть к нему в кабинет, просто увидеть его глаза, помассировать его шею и…

Но я продолжаю сидеть, выпрямив спину так, как будто от этого зависит как минимум чья-нибудь жизнь. Кажется, шелохнусь — и что-то изменится, рухнет. Глупые, нелепые мысли, согласна, но они не пугают, в отличие от другой — почему он все-таки поставил на звонок своего телефона эту мелодию?

Думаю об этом, практически не переставая, прокручиваю сотни вариантов, и в итоге голова начинает раскалываться так, что нет сил терпеть. Убеждаюсь, что у менеджеров на сегодня заказы закончились, и отпрашиваюсь у Марьи Ивановны. Так забавно — когда находится весомый предлог, чтобы увидеться с Фролом, я его избегаю.

Плестись на маршрутке не хочется, несмотря на то, что сейчас она не будет забитой, и я вызываю такси. Минуты кажутся нескончаемыми, офис начинает душить, в коридоре постоянно мерещатся мужские шаги, но конечно, их нет — не выдерживаю и выхожу ждать машину на улицу.

Жадно глотаю воздух, пытаясь примириться с тем, что уже не изменится. Ничего страшного, убеждаю себя. И сама же не верю.

На беду, таксист попадается разговорчивый, и головная боль только усиливается, так что из машины я не выхожу, а практически тоже сбегаю. Несусь в парадное, как будто за мной кто-то гонится, и только в квартире, закрыв дверь, выдыхаю.

Ловлю себя на том, что тянусь к выключателю, как будто собираюсь подать никому не нужный сигнал о том, что все в порядке, я дома. Смеюсь сама над собой, от чего начинает покалывать и в висках, и приходится все-таки воспользоваться таблеткой.

Скидываю сапоги, иду на кухню, сажусь со стаканом воды и блистером обезболивающего и смотрю на горку пирожков на тарелке. Хорошо, что не брала их сегодня с собой — попытка угостить директора была бы наивной, смешной. Отдам завтра птицам — они так кружат в стремительно чернеющем небе, что успокаивают, отвлекают от мыслей.

Все, хватит.

Иногда точка лучше, чем бесконечные многоточия.

Переодеться, выспаться, смириться и все забыть. Ничего страшного не случилось, несмотря на боль, которая словно разъедает что-то внутри меня.

Хочется снова стать маленькой, когда самая большая проблема — это конфета, которую отобрал старший брат. Даже не верится, что можно было жить весело, беззаботно. Знала бы — не спешила взрослеть.

Я так сильно скучаю по тому ощущению, когда мир кажется безграничным, жизнь — нескончаемой, а брат — вечным пакостником, что достаю альбом с детскими фотографиями, усаживаюсь на диван, подтянув колени, и рассматриваю картинки, на которых мелькает счастливое детство.

Ясли, детский сад с постоянно разбитыми коленками и у меня, и у Ильи, первый класс, когда он категорически заявил, что будет сидеть со мной, чтобы списывать. Так и сфотографировали — мое растерянное лицо и его счастливое, потому что нас все-таки посадили за одну парту. Я не хотела, сопротивлялась, потому что утром мы с ним оба несли по букету учительнице, а он по пути свой букет подарил какой-то старшекласснице, потому что она красивая, и отобрал букет у меня. Я почти плакала, идя к первой учительнице с пустыми руками. И долго пеняла Илье, что как раз из-за моего красивого букета в тот первый день он и стал любимчиком преподавательницы.

Это потом Илья подрос и стал баловать цветами и меня, и маму, и нашу бабулю — сначала обдирал клумбы в городских парках, потом устроился на подработку в оранжерею, ну а потом на нормальную работу, где платят не цветочками, а деньгами.

Смешно вспоминать…

А вот я в белой балетной пачке и на пуантах. Красивая фотография, и ноги высоко поднимались, и фигурка была еще невесомой. Но по лицу этой маленькой девочки видно, что ей не очень-то нравится.