Вот только возвращение с работы не всегда означает, что мы проведем вечер вместе. Я знаю, Фрол старается успеть с делами клубов днем, но иногда уезжает и вечерами, возвращаясь глубокой ночью. Я пару раз составляю ему компанию, но сдаюсь: после рабочего дня мне хочется тишины, а не музыки и разноцветной толпы.

Да, естественно, он тоже устает от такого насыщенного графика, но и получает от этого удовольствие. А еще, мне кажется, он только и ждет, чтобы передать управление компанией снова отцу, а самому полностью нырнуть в свою жизнь.

Останусь ли я с ним в этой жизни?

Не знаю.

Ни слов, ни намеков — нет ничего. Но есть и укрепляется ощущение, что не только мне нравится с ним и не только мне тягостно, если мы порознь.

Взгляды, прикосновения и поступки — мне кажется, это значит и говорит куда больше.

И потом, у нас все настолько хорошо и уютно, что я сама боюсь перемен. Да и другие словно оберегают нас — бабуле и родителям хватает моих звонков, чтобы не волноваться, Илья весело отдыхает, сбрасывая свои фотографии, Толик уходит в подполье, наверное, пересекая и покоряя новые территории, Катерина только загадочно улыбается и юлит от вопросов, когда мы созваниваемся.

— Не хочу сглазить, — отмахивается. — Но знаешь, привет твоей бабушке — пельмени и вареники пригодились.

Я, конечно, догадываюсь, чем вызвана эта таинственность, но на подробностях не настаиваю. В чужие отношения лучше не лезть. К тому же, становится не до этого: наши отношения с Фролом неуловимо меняются, как будто за то, что мы перестали их прятать, нас действительно кто-то сглазил.

Нет, вроде бы все то же самое — поцелуи, страстные объятия, мы много говорим, часто смеемся, тестируем новые поверхности и горизонты во время безумного секса.

И в то же время, иногда я замечаю или отсутствующий взгляд Фрола, или словно… странно, нелепо, и всего лишь подозрения, но как будто с долей вины.

Такое ощущение, что его начало что-то мучить, грызть изнутри.

Теперь я понимаю, что это были первые звоночки. Это, а не то, что однажды, проснувшись ночью, я обнаруживаю, что лежу в постели одна, а Фрол стоит у окна и смотрит на спящий город.

Долго.

И мы оба не спим. Он смотрит на город, а я на него. Пока в комнату не начинает проникать утренний свет.

Я не решаюсь спросить, что происходит. Просто обнимаю его, когда он ко мне возвращается, отогреваю от одиночества, которым он, кажется, дышит, и отгоняю от себя мысли, что это начало конца.

Отгоняю, не хочу верить, не хочу думать об этом…

Но, видимо, я боюсь этого слишком сильно и так часто дергаю Вселенную своими нелепыми страхами, что она отзывается и заставляет меня посмотреть им в глаза.

И я смотрю.

Это действительно страшно — мне не казалось.

В пятницу Фрол отвозит меня на работу, сам уезжает, обронив, что у него есть дела, и…

Больше не возвращается.

Пропадает.

***

Уже вечереет.

За целый день от него ни сообщения, ни звонка. И если бы только это — меня оглушает предчувствие, осознание, озарение, — не знаю, как сказать правильно, — что пока я бездействую, жду, у меня за спиной что-то рушится.

Возможно, те самые отношения без правильного названия?

Я делаю в накладных рекордное количество ошибок, но мне плевать, я слабо понимаю, где вообще нахожусь. Послушно исправляю, когда опечатки замечают менеджеры, и стучу по клавишам дальше.

От разговора с клиентами, которым срочно необходимо свериться, спасает Марья Ивановна — мгновенно перехватывает звонки, видя, что я на городской телефон даже не реагирую.

Да и как?

Не могу отвлекаться, заняты руки — я бесконечно кручу и поглаживаю свой телефон, как будто черный экран в состоянии мне ответить, что происходит.

Не могу спокойно сидеть — сердце рвется куда-то идти, что-то делать и я поддаюсь. Фрол ведь сам говорил, что если шагать не в одиночку, а вместе, это гораздо быстрее…

Набираю его и… вместо его голоса слушаю механический, который сообщает, что с моим абонентом сейчас связи нет.

Как будто я не знаю об этом!

Захожу в вайбер, пишу сообщение, хотя вижу, что из сети он пропал еще утром.

Не выдерживаю глупого ожидания, захожу к айтишникам и зову Артема на перекур.

— Ты же не куришь, — удивляется он.

— Захвати свои сигареты, пожалуйста.

Мы выходим в курилку, я делаю несколько затяжек и тушу сигарету. Не понимаю тех, кто верит, что дым помогает сосредоточиться или отвлечься. Он просто перебивает все запахи, и мне даже без разницы, что у Артема в руках стаканчик с кофе, который он изредка попивает.

Я не чувствую запаха, и, мне кажется, если я попрошу у него кофе и сделаю хоть глоток, меня тут же стошнит.

Там не кофе.

Там нет моей любимой арабики.

Там просто мутная жижа.

Артем видит мое состояние и пытается как-то отвлечь, рассказывает что-то о черепахах, я, кажется, даже смеюсь. Не помню. Мне настолько плохо в этот момент, что память мгновенно стирает все лишнее.

Осторожные взгляды Марьи Ивановны, злорадные — менеджеров — все словно в тумане.

Конец рабочего дня подкрадывается незаметно — пятница, все расходятся быстро, а я остаюсь в офисе. Перекладываю документы, создаю для кого-то видимость. Для кого? Если я одна в кабинете?

Оставляю бумаги и открыто делаю то, чем занималась весь день — жду.

Приезда Фрола, сообщения или звонка.

Снова пробую с ним связаться — и снова безрезультатно.

Мы должны были ночевать у него, и стыдно невероятно, но я захватила с собой из дома то, во что можно переодеться, и… тапочки.

Невероятно смешно.

Просто до боли в груди.

Не выдерживаю одиночества — давит, сгибает, мучает, подкидывает сотни вариантов того, что могло случиться, и в тысячный раз прокручивает тот, который кажется наиболее вероятным, реальным.

Фрол меня бросил.

А если бросил, зачем я все еще здесь?…

Голова раскалывается — от обиды, мыслей, предположений, ложной надежды.

Не могу больше.

Подхватываю сумочку, накидываю дубленку, долго не решаюсь нажать на выключатель, потому что кажется — от моего простого действия сейчас погаснет не только свет. Так и смотрю на белую клавишу, пока на нее не нажимает Татьяна.

Не знаю, почему она все еще здесь, если ее подружки уже разошлись. Стоит в дверях бухгалтерии, смотрит из светлого коридора на мой затемненный силуэт, усмехается. Тому ли, что видит меня в таком состоянии, или этой разнице светотени. Не знаю. Не хочу разбираться. Да и видеть ее не желаю.