на должность преподавательницы музыки. Она не думала, что останется известной певицей, потому что отныне не собиралась лезть из кожи вон ради карьеры. Однако она ошибалась. Тут моя мать стала еще успешней и неоднократно получала приглашения от Королевской оперы, которые много раз отклоняла, прежде чем в конце концов вместе с Эмили не вернулась в Лондон.

Док знает меня с одиннадцати лет, мы научились друг с другом ладить. Если он говорит, что я переживу фазу на максимально низкой дозе, а потом смогу бросить лекарство, я ему верю. Ему известно, насколько важна для меня попытка избавиться от лекарств, даже если долго это не продлится.

– У нас не обязательно должно получиться, док, – сказал я ему в прошлый раз. – Но будь я проклят, если не попробую.

Билли и Оливия уже сидят с напитками на деревянной террасе перед пабом. Очевидно, внутри не очень много народу, потому что Сойер присоединился к ним, но с отстраненным видом смотрит на пришвартованные в доках корабли, которые покачиваются из стороны в сторону, словно под тихую музыку. Ранним вечером, в свете заходящего солнца, кажется, будто они плавают в жидком золоте. Затем он бросает взгляд на смартфон у себя в ладони и молча сжимает пальцы свободной руки в кулак.

– Седрик! – Увидев меня, Билли вскакивает, чтобы поздороваться поцелуем, и я на мгновение сжимаю ее в крепких объятиях. И ненадолго представляю себе, что можно исцелиться сердцебиением другого человека. Запахом ее волос, осознанием, что она рядом.

Потом опять немного отстраняюсь. Однажды я уже доверился подобной иллюзии.

Когда мы здороваемся с остальными, мне бросается в глаза, что под тенью своей горячо любимой и, соответственно, заношенной шляпы-трилби Сойер нервно сжимает губы. На мой вопрос он лишь рычит:

– Живая музыка отменяется. Она отказалась.

– Певица? – уточняет Оливия и опускает плечи. – Как обидно.

Да, мы тоже обратили внимание на то, что ей понравилась певица на плакатах.

– Ну, когда пытаешься переключиться, с головой уйдя в новую влюбленность, это редко хорошо заканчивается, – прагматично заявляет Билли. – А чаще всего только умножает драму.

– Ты теперь эксперт по драмам? – Выгнув брови, Оливия делает вид, что сердится. – Мне нужно переключиться. Десна позвонила Энни. – Она быстро переводит глаза сначала на Сойера, потом на меня. – Энни руководит нашей театральной труппой.

Я сажусь на свободное место между Билли и Сойером.

– Правда? – удивляется Билли. – И чего она от нее хотела?

– Все свелось к тому, что она больше не будет ходить на репетиции. Разве что…

– О-оу.

– Не говори. Разве что туда перестану ходить я. Ее можно понять, да? Ты бы тоже явно не захотела играть в одном коллективе с человеком, который тебя домогался.

– Ливи! – возмущается Билли. – Ты ее не домогалась.

Оливия дергает плечами:

– Скажи это Десне.

Билли мотает головой:

– Она действительно так сказала?

– Ну не совсем так. Более красивыми словами, но смысл этот.

– У нее определенно не все дома, – коротко, но емко ставит диагноз Сойер, хотя сам наверняка не в курсе всех подробностей истории. При этом он даже не отрывает взгляда от своего мобильного, в котором с бешеной скоростью что-то печатает, а свободной рукой ниже надвигает на лоб шляпу.

– А вдруг это обычные предрассудки? – негромко произносит Билли. – Я, конечно, не знакома с Десной и ее семьей. Но не может быть, что ее очень консервативно воспитывали, а теперь это просто… вступило в противоречие с личным развитием ее взглядов?

Сойер одобрительно бубнит:

– Говорят же, что те, кто ненавидит геев, на самом деле сами латентные геи.

– Нет, – с поразительной серьезностью отзывается Оливия. – Я смогу жить с тем, что она не считает меня такой же потрясной, как я ее. Я смирюсь с тем, что она меня ненавидит, считает больной и ее от меня тошнит.

– Все это бред, – вскидывается Билли. – А если кто-то так думает, значит, он не достоин того, чтобы ты им восхищалась.

– Но, – продолжает Оливия, – если бы она чувствовала то же самое, что и я, но у нас ничего не получилось лишь потому, что ей не позволили бы родители… Насколько это было бы ужасно?

Между нами повисает растерянное молчание, пока Сойер не делает глубокий вздох.

– Что ж, за наш общий дерьмовый вечер. Замена тоже ответила отказом. У одной любовная драма, другой это скоро предстоит.

Я почти благодарен за депрессивную фазу. Будь у меня больше эмоций, я бы не проглотил неожиданную колкость, которую он отпустил в мою сторону. Под «другой» Сойер подразумевает Билли. Он просто не может перестать внушать мне, что эти отношения тоже обречены; и снова из-за меня. Когда-то мы стали друзьями, потому что Сойер самый честный человек на острове. К сожалению, у него есть привычка стирать грань между честностью и излишней резкостью.

Он наблюдает за мной из-под полей своей шляпы, однако я не удостаиваю его ни единым движением, не подаю ни малейших признаков того, что вообще заметил его намек. Уголок его рта дергается – скорее презрительная усмешка, чем улыбка.

– Пойдем внутрь, – говорит он. – Откроем чертову бочку!

БИЛЛИ

Я потихоньку начинаю понимать, почему Сойер в таком плохом настроении. Естественно, он старается не подавать виду, но притворство – не его конек, и даже крохи актерского мастерства, которыми он обладает, исчезают после второй порции виски.

«У Штертебеккера» – один из самых крутых пабов в Ливерпуле, которые я знаю. Расположение здесь, в доках, очень удачное в плане вида, но проблематичное, так как бар находится на отшибе, где никто в принципе уже не ожидает ни на что наткнуться. Никто не забредет сюда по пути в клуб, а те, кто намеренно идут на пристань, направляются либо в элитные яхт-клубы, либо в порт.

Несмотря на то что в начале вечера время от времени появляются небольшие компании посетителей, почти все они расстраиваются, когда узнают, что живая музыка отменяется. Многие уходят, даже не взглянув на причудливый интерьер и меню. После того как в девять часов закрывается кухня и повар Саймон прощается с нами, кажется, что вечер подошел к концу.

– А что, если вам самим сыграть? – в какой-то момент предлагаю я Сойеру и Седрику. Это же очевидно, они ведь умеют. – А я пока возьму на себя бар.

– Нет, – отвечает Седрик.

Сойер пытается удержаться и не закатить глаза, но плохо справляется.

– А почему нет? Не можем же мы весь вечер сидеть тут и смотреть, как…

– Нет. – Седрик понизил голос, практически процедил слово сквозь зубы. Тем не менее оно прозвучало так резко, как будто он на меня