наорал. Он шумно выдыхает. – Давай выйдем на минуту?

Он говорит так серьезно, что у меня ускоряется пульс. Быстро сказав Оливии, куда иду, чтобы она меня не потеряла, я следую за Седриком к выходу, затем через всю террасу к кованому забору, отделяющему паб от набережной.

– Что случилось? – Раньше я уже задавала ему этот вопрос, но он заверил меня, что всего лишь немного устал.

Следовало догадаться, что это не все, потому что теперь он сует мне в руки бумажный зонтик, который я втайне надеялась никогда больше не увидеть.

– Мне нехорошо, – просто говорит он. – А всего этого, – он обводит рукой бар, откуда доносится музыка, а с ним будто и покоящийся над водой темный вечер и, может быть, меня вместе со множеством моих вопросов, – сейчас чертовски много.

Я кручу в ладони зонтик.

– Понимаю. Я на тебя давлю?

Четвертьулыбка.

– Нет. Не давишь. – Улыбка вновь гаснет. – Ты точно не давишь. Но у меня в голове…

– Ощущается именно так.

– Твою мать.

– Все нормально. Ты просто сказал «нет». Все в порядке.

– Музыку, – продолжает он после небольшой паузы, – я бросил, потому что хочу сохранять ее в себе. Мне это необходимо. Я не могу ею делиться. Меня добивает, что ты сочиняешь, играешь эти песни, которые… Твою мать. Они всегда рождаются как нечто важное. Нечто со смыслом и значением. А заканчивается все тем, что их измеряют деньгами, и ценятся только те, которые хорошо заходят. И вдруг остальные становятся ненужными.

Я очень медленно приближаюсь к нему. Кладу руки ему на талию, а голову – на грудь. Седрик надолго замирает, я даже не чувствую его дыхание. Затем опускает голову мне на плечо.

– Это лишь вопрос времени, знаешь? Пока тебе не станет больно. Пока я не сделаю тебе больно.

– Эй, грозовой парень, – тихо зову я. – Попробуй. Я выдержу. И можешь не рассчитывать, что я постоянно буду гладить тебя по шерстке.

Он смеется, хоть и безрадостно, но все равно приятно ощущать, как его живот подрагивает возле моей груди.

– Будь осторожна, ладно? А теперь я иду домой.

– Домой? – Не ко мне? – Но… Может, пойти с тобой? Мне правда очень хотелось бы поближе познакомиться с грозовым парнем.

Седрик качает головой:

– Не сегодня. Сперва ему нужно привыкнуть к самому себе.

– О’кей. Позвонишь мне завтра?

– Договорились. Передай от меня привет ребятам, ладно? – Он нежно, но быстро целует меня на прощание и уходит по набережной в сторону Дингла.

Некоторое время я еще стою в доках, смотрю на воду, которая в темноте кажется бесконечно глубокой, и верчу в пальцах маленький бумажный зонтик.

– Седрик ушел? – спрашивает Сойер, после того как чуть позже я возвращаюсь в паб. Музыка окутывает меня странной пеленой, словно тут, внутри, можно спрятаться ото всего.

Кивнув, я опять вспоминаю, какое необычное настроение сегодня витало между ними двумя. Это бросилось мне в глаза, еще когда мы приходили сюда в первый раз и Седрик играл на рояле.

– Что между вами такое? Вы друзья, и мне все равно, как это называет Седрик, но иногда…

Сойер перебивает меня саркастическим смешком:

– Друзья, да? Боюсь, это уже давно в прошлом.

На языке крутится «Почему?». Этот вечер плохо подействовал на Сойера. Он сегодня чокнулся со всеми гостями. Их, конечно, было не так уж и много, но определенно слишком много, чтобы выпивать с каждым. Пьяным бармен не выглядит, но, думаю, он все-таки перебрал. Наверно, нечестно расспрашивать его в таком состоянии, впрочем, мне и не приходится, потому что он сам все рассказывает.

Парень прищуривается, оценивая, сколько осталось у меня в бутылке.

– Хочешь еще «Hattie Brown’s»?

Я мотаю головой, потому что эля еще ровно половина.

Сойер указывает на барный табурет рядом с собой, я залезаю на него и ставлю ноги на подставку его табурета, чтобы устроиться поудобнее.

– Крис, – произносит Сойер, как будто это все объясняет. Его взгляд устремлен в пустоту. – До случившегося с Крис я считал Седрика своим другом. Тот наверняка думал иначе, но кто разберет, что творится в голове у Седрика.

В этом есть доля правды.

– Кто такая Крис?

– Крис – самая красивая девчонка, которая когда-либо тут появлялась. Она часто сидела здесь по несколько часов подряд, общалась со всеми и с каждым, поднимая всем настроение.

Мечтательная улыбка у него на лице дает мне главную подсказку.

– Ты был в нее влюблен.

Он не отрицает, лишь задумчиво покручивает пирсинг на брови.

– Мы сходили на пару свиданий – скорее ничего не значивших, но я бы с удовольствием это изменил. А потом она встретила Седрика. И… бам.

– Бам? Сойер, ну же. Не заставляй меня вытягивать из тебя все клещами.

– Как хочешь. Люк и Седрик раньше часто здесь бывали. Тогда мы еще зависали вместе, играли музыку и тусовались. Честно говоря, они просто пускали меня в свою компанию. Знаешь же такого персонажа, который в любой группе играет на басах и на которого никто не обращает внимания? – Он приподнимает шляпу. – Разрешите представиться, это я. Люк и Сид же, напротив, были тут звездами, даже если просто сидели за стойкой и напускали на себя суперважный вид. Они устраивали хреновое шоу, но это было хорошее шоу.

– Люк, с которым они вместе учились на музыкальном? – уточняю я. Седрик как-то упоминал его имя.

– Ага, – откликается Сойер и предплечьем поправляет шляпу, не отпуская свой пустой стакан. – Так или иначе, Крис по уши втюрилась в Седрика. А Седрик взял все, что мог, без оглядки на цену.

Я сглатываю. Глупо было вообще спрашивать, потому что у меня нет желания узнавать эти подробности. Или есть? Незаметно оглядываюсь в поисках Оливии, однако та сидит в лодке с двумя девушками и смеется над чем-то, что рассказывает одна из них.

– На самом деле мне уже тогда стало понятно, чего стоила наша дружба.

– А Седрик знал, что ты влюблен в Крис?

Сойер издает стон:

– Поначалу нет. По крайней мере, он так утверждал, пусть мне и сложно себе представить, как можно было ничего не заметить. Но они никогда не видели практически ничего вокруг, кроме самих себя. Ни Седрик, ни Люк.

Люк. Кажется, в те времена они с Седриком были очень близки. Жаль, что сейчас парни перестали общаться. Но как знать, по какой причине, все-таки Седрик сильно изменился. А Люк, возможно, нет.

– Дело в том, что Крис по-настоящему любила Седрика. Или лучше сказать: хотела любить. Она сидела тут со мной в баре, обычно пьяная, и выкладывала все, что накопилось на