— Я так сильно тебя люблю. — Прошептала Полина, уткнувшись в мою грудь, так что ткань свитера заглушила её голос, и я не сразу понял. Сказала так, будто говорила и не мне вовсе, а так, себе, про себя, просто не выдержав, выплеснула переполняющие эмоции. Я не сразу понял смысл слов, но когда понял, что то такое горячее необъяснимое заполнило мою грудь, затопило так сильно, что даже дыхание перехватило. Я прямо раздувался от гордости, от счастья, от щемящей нежности, что мне казалось, я вот-вот лопну, как огромный перегретый воздушный шар.

Я прижал ее к себе сильно-сильно, лег рядом на кровать, и уткнулся носом в макушку. А я и не знал, что могу так сильно любить. Хотя, какой там… что это за слово вообще? Оно не отражало и тысячной доли тех чувств, что я испытывал к этой девушке. Это было вообще не то слово, хотя слова тут были и не нужны.

Мы еще долго лежали, обнявшись так крепко, словно срослись телами. Мы говорили, молчали, целовались, снова молчали, слушая мерное дыхание друг друга и ровные ритмы наших сердец, и снова говорили. Она рассказывала мне о своих рисунках, о том что здесь, в больнице, ей наконец удалось закончить самый главный, самый идеальный из них и она точно выиграет с ним все конкурсы в мире, потому что его невозможно не полюбить, потому что на нем изображен я.

А потом рассказывал я, о детстве, о брате, о своих постоянных злоключениях, в которые я вечно попадал по дурости и из-за своей глупой беспечности. Историй таких у меня было много, и я рассказывал их ей и рассказывал, она смеялась, иногда до слез, и морщилась от боли, когда хохотала слишком сильно. А потом она стала засыпать, убаюканная моим голосом, и я, нежно поцеловав ее в висок, собирался встать, чтобы она могла нормально отдохнуть.

— Давай уедем отсюда? — Слегка приоткрыв сонные глаза, вдруг тихо пробормотала Полина. — Ты ведь хотел уехать. Давай уедем вместе из этого города? Я хочу начать новую жизнь, по-другому, с чистого листа…

— Ну, — протянул я, с улыбкой, — в тебе теперь так много новой крови, что ты вполне можешь считаться другим человеком.

Полина улыбнулась, и больше не в силах удерживать отяжелевшие веки, закрыла глаза. А я наклонился к ней, погладил скулы большими пальцами, прижался губами к ее лбу и прошептал.

— Мы уедем, куда захочешь, Пришелец. Хоть на другую планету… с которой возможно ты и явилась, чтобы перевернуть мою жизнь вверх дном. Мы будем там, где ты захочешь.

Полина улыбнулась сквозь сон, уже вряд ли слыша мои слова.

А я подумал, что я наверное в сказке, или сказка во мне. Была это сказка о красавице и чудовище, или о космическом пришельце, прибывшим спасти мир и меня заодно, я не знал. Да это было и не важно.

Важно было лишь то, что сказка удалась.

Полина

Я едва не пританцовывала от нетерпения и эмоционального возбуждения. Меня так и подмывало заскочить в зал, не дожидаясь окончания занятия, броситься в объятья любимому и рассказать ему новость, от которой меня так и распирало, увидеть удивление в его глазах, а затем радость и гордость. Он всегда так искренне радовался моим успехам, возможно даже больше чем своим, и искренне гордился мною. Я быстро привыкла к этому, и я очень нуждалась в этом, так что стоило хоть маломальскому успеху настигнуть меня, как я тут же на всех парах неслась к Игнату, чтобы увидеть восторженные искры в его глазах. Так и сейчас я не смогла дождаться вечера, когда он придет домой, и приехала сама к нему на работу, и вот уже полчаса вынуждена была стоя в сторонке, за стеклянной перегородкой, наблюдать за тренировкой.

Узкий коридор за стеклом, идущий вдоль зала, все больше заполнялся родителями учеников. Вообще-то они могли и подождать снаружи, в раздевалке или на улице, но им было любопытно посмотреть на своих чад и их успехи. В общем-то их можно понять, но мне уже становилось трудно дышать из-за скопления большого количества людей, и я стала потихоньку пробираться поближе ко входу в зал, чтобы едва закончится тренировка, я могла беспрепятственно ворваться в святая святых моего любимого.

— … А вы первый раз, да? О, да не переживайте, этот тренер — просто находка, хоть и молодой, но как учитель — просто замечательный. — Услышала я женский голос где-то в конце коридора. Я повернула в ее сторону голову и с интересом прислушалась. Женщина активно жестикулировала и продолжала свои увещевания недоверчиво поглядывающей на нее собеседнице. — Нет, правда. Если он даже моего оболтуса смог усмирить и замотивировать, то, что уж говорить о нормальных детях. Нет, ну если бы вы знали… Мой-то ну просто оторви и выкинь… Носится, как угорелый, никто с ним справится не может. Учителя за голову хватаются… — Всплеснув руками, женщина резко сменила тему, и, наверное найдя наконец благодарного слушателя, начала свои излияния горемычной мамаши.

Я усмехнулась, потеряв к ней интерес, и снова взглянула за стекло. Игнат как раз в это время склонился над девочкой, лет семи на вид, и что-то проговорил, затем, будто в жесте поддержки сжал ее плечико и кивнул, девчонка заулыбалась, кивнула в ответ и побежала к матам.

В моей груди потеплело, разлилось что-то такое волшебное, тягучее, словно расплавленное солнце. Было так приятно видеть, что дети его принимают, любят и слушаются. Да что там слушаются, они буквально с восторгом в рот ему заглядывают. Было приятно слышать похвалу из уст той горе-мамаши.

Я гордилась Игнатом, по-настоящему гордилась. Да ну и что уж там, и собой тоже немножко. Это ведь я его уговорила, даже настояла на том, чтобы он пошел сюда работать.

Когда мы переехали в столицу, я сразу же восстановилась в институте, а Игнат пошел работать в такси, чтобы иметь возможность оплатить нашу крошечную съемную квартирку на окраине города, папины деньги он брать категорически отказывался, и работал чуть ли не круглосуточно. Он возвращался глубокой ночью, уходил рано утром, он не хотел, чтобы мы в чем-либо нуждались, и потому работал на износ. Три месяца я его почти не видела, да и я была занята наверстыванием упущенного по учебе, но потом мне его вечное отсутствие стало надоедать. Мне не хватало его, остро не хватало. Его присутствия, его близости. Я хотела засыпать и просыпаться вместе, вместе смотреть кино, готовить ужины, ходить на свидания, на выходных до полудня валяться в постели, любить друг друга, чувствовать друг друга.

Я просила его пересмотреть свой график, требовала разделить расходы пополам, каждый день умоляла остаться сегодня дома, ну хоть сегодня, ну хоть ненадолго, ну хоть разочек. Но он не внимал моим мольбам, и когда в один прекрасный день к нему пришел его знакомый Игорь со своей женой, которая, кстати, мне была уже знакома (ну надо же, как тесен мир) и предложил работу в своем новом спортивном центре, я ухватилась за это предложение, как за спасительную соломинку. Это то, что нужно! Это шанс, отличный шанс! — Визжала я, бегая по квартире, когда пара ушла. Однако Игнат, ответивший Игорю хоть и неуверенным, но согласием, после его ухода вдруг как-то весь скис, и горестно ссутулился, неуверенно кивая головой.