больше некому было дарить. Тогда, два года назад, вместе с мамой они связали для Вани шапочку с помпоном. А еще Лиза приберегла для брата коробку с коллекционным изданием очень кровавой хоррор-игры для приставки, которую она целый месяц прятала от родителей… Но в начале декабря 2015-го случилось то, что случилось: Вани не стало.

А когда не стало Вани, из этого праздника окончательно исчезло все волшебство. Даже хуже: от него повеяло чем-то жутким и противоестественным. Последние два года их семья не отмечала Новый год. Все свелось к механическому обмену подарками, да и то по привычке. И Лизу это вполне устраивало. Какой смысл в елке и гирляндах без искренней радости ее младшего брата?

Но здесь, в санатории, для Лизы было невозможно полностью избежать торжества. Она знала об этом, потому что вот уже две недели пациенты только и говорили, что об этом никчемном празднике. В очереди на процедуры, в столовой и перед дверьми кабинетов лечащих врачей шептались: а какое будет меню? а урежут ли тихий час? а пригласят ли аниматора? И всё в таком духе. Санаторий захлестнуло ожидание праздника. А Лиза не могла понять: неужели им всем правда так не терпится усесться за праздничный стол? Отчего им так хочется притворяться счастливыми? А самое главное – почему они всерьез говорят об этих бестолковых приготовлениях? От всех этих скучных людей и от их тоскливых разговоров о еде Лиза быстро устала. И все чаще в эти предпраздничные дни она стала навещать Молохова.

Вечером тридцать первого декабря – к почти всеобщей радости – в санаторской столовой действительно устроили праздничный ужин. На столы поставили по свечке и постелили пестрые скатерти. В зале притушили свет, и среди одиноких тусклых огоньков вскоре покатились тележки подавальщиц, раскрашенных по-праздничному провинциально: ярко-красные губы, нездорового цвета румяна на щеках и густые зеленые мазки на веках. В этой полутьме женщины показались Лизе похожими на средневековых японских воинов, идущих в атаку в масках демонов. Потом они и вовсе слились у нее перед глазами в одно яркое мутное пятно, в многоликую и бесформенную боевую машину, гремевшую железом тележек и лязгавшую столовыми приборами.

Подали жареную курицу, салаты с обезжиренным майонезом и даже по бокалу «Советского шампанского» на пациента. А потом отодвинули столы и объявили танцы. Пенсионеры и дети-инвалиды весело заковыляли в центр зала. Там, на скромной табуретке, уже сидел старичок-аккордеонист и меланхолично наигрывал смутно знакомые романсы.

Лиза решила, что не сможет выдержать больше ни минуты этого абсурда. Она сгребла остатки еды в салфетку, встала из-за стола и незаметно вышла на улицу.

Ночь была морозная и тихая. Только за спиной, из столовой, раздавались приглушенная мелодия аккордеона, хлопки, взвизгивания старух и удары костылей по полу.

Снег приятно захрустел у Лизы под ногами, когда она обошла лестницу, чтобы покормить котенка. Тот не заставил себя долго ждать и почти сразу выбежал на ее зов. Принявшись за еду, он все же то и дело отрывал нос от грязного блюдца и мурлыкал, посматривая на Лизу. Даже во время кормежки котенок разрешал ей себя гладить.

– Кто у меня любит пожрать? Кто этот пушистый дурачок? – ласково говорила Лиза.

Перед входом в аллею стоял Молохов. Лиза не сразу заметила его фигуру, выраставшую из земли в том месте, где свет, лившийся из окон столовой, сталкивался с темнотой внутреннего двора.

– Устала от праздника? – спросил Молохов.

Лиза оглянулась.

– Вы меня напугали.

Молохов с улыбкой приблизился к ней. В уголке его рта горел размытый огонек сигареты.

– Не знала, что вы курите, – сказала Лиза.

– Не курю. Позволяю себе только одну сигарету в год. Что поделать, не могу отказать себе в маленьком удовольствии.

Врач протянул Лизе пачку. Она достала сигарету, и Молохов помог ей прикурить.

– Ровно одну – в год? – удивленно спросила Лиза.

Молохов кивнул.

– Да. Не больше, но и не меньше. – Он помолчал. – И все же за свою жизнь я выкурил уже столько сигарет, что сбился со счета.

Лиза улыбнулась, приняв это за шутку. С минуту они курили молча.

Вскоре в столовой стихли музыка и голоса пациентов. Наверно, внутри включили телевизор. Послышался бой курантов.

– Загадай желание, Лиза, – шепнул Молохов.

Она не стала возражать. Если уж сам Молохов позволяет себе слабость, так почему бы и ей раз в год не помечтать?

С последним ударом часов Лиза закрыла глаза и проговорила у себя в голове: «Не отпускай меня, Мара».

А потом она открыла глаза.

2017, зима

– Вот видишь, совсем не больно, – сказал Молохов с улыбкой. – С Новым годом, Лиза.

В столовой заиграл гимн, и ночь снова наполнилась хриплым смехом, звоном посуды и голосами. И тут же исчезло то слабое и обманчивое ощущение волшебства.

~ ~ ~

На второй день после праздника Лизу навестил отец. Привез подарки: носки, шерстяной шарф и пакет мандаринов.

– Мама приехать не смогла, – сказал он сразу после того, как достал вещи из машины. – Уехала со своей компанией на обучение в Карелию.

– На обучение? – Лиза улыбнулась. – Пап, она же продает косметику.

Отец не улыбнулся.

– Ну, говорит, что не хочет упускать такой шанс. Их компания арендует дом на праздники. Если все пройдет удачно, она повысит уровень лидера по красоте. Что бы это ни значило… – Он помолчал. – Обещала навестить тебя на Рождество.

– Понятно, – протянула Лиза. – У вас все хорошо?

– Ничего. Как обычно.

«Значит, ничего хорошего», – подумала Лиза.

Хотя отец решил остаться на ночь, в номере они почти не разговаривали. Продукты он привез с собой: брусничный сок, салат с кедровыми орехами и какой-то фермерский творог с запашком. Сидя на кровати, Лиза внимательно наблюдала за тем, как отец неторопливо открывает пластиковые контейнеры. Он как будто не обращал внимания на фотографию Вани в углу стола. Кажется, ни разу на нее и не взглянул.

Закончив есть, отец включил телевизор и долго – казалось, без всякого увлечения – смотрел передачу о здоровом питании, попивая брусничный сок.

– Папа, ты меня хоть немного любишь? – тихо спросила Лиза.

– Конечно, люблю, – ответил он, не обернувшись.

К вечеру поднялась метель. И как будто из-за воя ветра за окном отец прибавил громкость на пульте.

На ночь он устроился на второй кровати. Прежде на ней спал Мара, а еще раньше – съехавшая в октябре соседка. Но почему-то именно присутствие отца в номере показалось Лизе особенно странным: его тяжелая фигура в пижаме, волосатые руки, усердно натиравшие мешки под глазами маминым кремом для лица… Она так часто видела его во сне, но