– Тогда мы можем начать с небольшой экскурсии по центральным кварталам столицы.

– Отвлекаться на занимательные факты и веселить свою душу перед тем, как взяться за перевоспитание грешника короля перед лицом богов-хранителей – это тоже грешно.

Тьфу ты. Кажется, это будет сложнее, чем мне думалось.

Вызов принят!

Я позволила себе улыбнуться – по-настоящему, глазами тоже, а не только губами – и спросила:

– Возможно, у вас есть какие-то пожелания, ваше высокопреосвященство?

– Да, – клирик скупо кивнул. – Я хочу провести ближайшие часы, гуляя по городу в одиночестве.

– Боюсь, как раз это мы не можем вам организовать…

– Почему вы говорите «мы»? Я вижу перед собой только одну грешницу. Скрываться за множественным числом, пытаясь уменьшить степень личной ответственности в каждом слове и поступке, – это трусость. Трусость – это грешно.

Я решила, что он издевается, но нет: прозрачно-синие глаза Ноа оставались безмятежными. Хорошо хоть «тлетворный» эффект от его взгляда рассеялся… Хотя, возможно, я просто привыкла. Мы в большинстве своем вообще не осознаем, насколько быстро привыкаем к чему угодно. Иначе бы и не боялись перемен.

Я призадумалась над тем, как мне взломать порочный – точнее грешный – круг общения с архиепископом, когда Ноа вдруг заявил:

– А вот молчание – добродетель. Изобразите, что вас не существует, и ближайшие часы будут приемлемы.

О! Идеально!

Так, оставив большую часть свиты у Академии, мы с Ноа и тремя охранниками отправились на тишайшую экскурсию по городу. Я гуляла в темпе клириков по самым красивым местам столицы, иногда ненадолго останавливаясь то перед одной, то перед другой шолоховской достопримечательностью. Руки чесались дать хоть какой-нибудь комментарий, но… Ладно уж.

Как это всегда и бывает, стоило мне войти во вкус молчаливой прогулки, как архиепископ передумал.

– Молчание – добродетель, но знание – свет, а свет – наивысшая добродетель, – бесстрастно изрек Ноа, столбом встав посреди Лоскутной площади. – Расскажите, как поживает моя матушка.

– У нее все хорошо.

– Она скучает по мне?

От того, с каким хищным предвкушением был задан этот вопрос, за милю тянуло опасностью. По-хорошему, на такие вопросы вообще не стоит отвечать! Их задают не для того, чтобы узнать ответ, а чтобы с удовольствием бросить потом свою ядовитую реплику.

Но, увы, в силу субординации я не могла изобразить фонарь или красиво утанцевать на дно реки – ундины, принимайте! – а потому нейтрально сказала:

– Полагаю, что да, скучает.

– Плохо, – мстительно бросил Ноа. – Скука – это грешно.

…Никогда еще я не была так близка к тому, чтобы все-таки кому-нибудь помолиться.

Об избавлении.

* * *

Аудиенция у короля прошла замечательно. Во всяком случае, для меня: ведь я провела ее в коридоре, недопущенная за «взрослый стол». Ожидая возвращения своего подопечного, я надеялась встретить Полынь или Лиссая, но дворцовый остров оказался все-таки не настолько тесен.

Днем мы с архиепископом посетили Посольский квартал и Лесное ведомство, по самую маковку заросшее мхом. Ноа отправился обменяться подарками с госпожой Марцелой из Дома Парящих, а я в главном зале департамента Шептунов неожиданно наткнулась на Дахху.

Дворцовый остров не так уж мал, ага. Зато остальной Шолох – крохотный!..

– Кес завалил интервью, поэтому я решил сегодня сам поговорить с коллегами Марцелы, – объяснил друг, показывая стопку бумаги, приготовленную для записей.

– Надеюсь, ты им никаких запрещенных средств подсыпать не станешь? – напряглась я. – Будет полный финиш, если Марцела подаст на тебя в суд за преследование.

– Да не подаст! Я объяснил им, что пишу биографию. Да и в целом я же ничего плохого не делаю, и я уверен, что Марцела тоже глубоко положительная личность. Но какой-то огромный секрет у нее есть. Будучи приличным человеком, я, конечно, совсем не хочу в нем копаться, просто планирую… – друг неопределенно повел рукой, – очертить его контур, понимаешь? Чтобы не лезть куда не следует.

Не хочет он, ага. Я ехидно вскинула бровь. Дахху врал – и Дахху очаровательно краснел.

Я не удержалась от смешка и похлопала друга по плечу:

– Что ж, добро пожаловать в клуб любопытных!

– Я думал, я его возглавляю!

– Ага. И ни разу не полюбопытствовал, кто еще состоит в участниках и где проходят наши тайные собрания.

– Я и так знаю, что исключительно в твоей голове, – показал язык Дахху.

– Один-один.

Из двери, открывшейся в ножке огромного гриба, растущего посреди департамента, вышла Шептунья с зелеными кончиками пальцев и позвала Дахху – с ним был готов пообщаться кто-то из сотрудников. Я осталась ждать архиепископа у декоративной колонии светящихся поганок.

– Я хочу поужинать на Плавучем рынке, – сообщил Ноа, когда мы покинули владения травников. – Мне говорили, в одной из местных лавок на витрине лежит морская раковина, вытащенная из Шепчущего моря, а в ней – жемчужина, которую хранительница Авена опускала в напитки перед тем, как выпить их, когда жила в Рамбле, – проверяла, нет ли в них яда. Я хочу посмотреть на этот артефакт. Неофициально, приехав без предупреждения. Мне интересно, правда ли это святая жемчужина или шолоховцы опять лгут.

Я покачала головой:

– Ваше высокопреосвященство, мы не советуем… То есть я не советую вам ехать сейчас на Плавучий рынок.

– Почему?

– Скажем так: местные жители не ждут вашего визита. И я не могу гарантировать, что они среагируют на вас желаемым образом. Думаю даже, они среагируют строго наоборот.

– Знаете… – Ноа приложил сложенные ладони к губам, будто набираясь терпения перед следующей репликой.

Если он сейчас скажет, что думать – это грешно, я взвою.

– Откровенно говоря, мне глубочайше плевать на то, как они среагируют. Если бы я волновался о чужом мнении, я бы никогда не стал тем, кто я сейчас.

* * *

Поздно вечером я полумертвая ввалилась домой.

На рынке все прошло на удивление мирно: завидев нас, люди просто предпочитали переходить дорогу (на всякий случай), но это не отменяло того, что Ноа де Винтервилль – очень, ну просто очень тяжелый тип в общении!

Мелисандр отсутствовал: он, воспользовавшись своими выходными, уже уехал в Воронов бастион, чтобы узнать нынешнее местоположение Гординиуса Сая. Кадия так и лежала в кровати в уличной одежде, отвернувшись к стене. На затылке у нее сбился колтун.

– Хей, ты спишь? – шепотом окликнула я.

– Нет. Но лучше бы спала, – последовал ответ. – У тебя есть что-то от головы?