Мое утро началось с проверки храма.

Здесь, в укромной комнате за алтарем, поселится на ближайшую неделю Ноа де Винтервилль. Его помощники и охрана будут жить в одноэтажных домиках снаружи. Наши стражи обеспечат безопасность всего Академического городка, однако в саму церковь зайти не смогут – грубо говоря, на время визита Ноа это будет считаться территорией Асерина.

Впрочем, пока тут царил привычный шолоховский дурдом.

Испуганные служки под присмотром Эрвина Боу бегали с выпученными глазами, раскладывая веточки мирта по белоснежным костяным креслам. Хористы в длинных тогах проверяли, достаточно ли в апартаментах Ноа питьевой воды с огурцом и горячих полотенец, нужных, чтобы гость мог протереть руки с дороги.

Сам Эрвин зажигал традиционные лавандовые свечи и расставлял их у алтаря. Живой огонь мягко подсвечивал мраморный столик-аналой, бассейн в виде жемчужной раковины, большой кристальный барельеф с лицами богов.

Кто-то спешно поправлял покосившиеся полотна с гербами Шолоха и Асерина, висящие под тюльпановидным сводом, а молоденькая госпожа Метелочница в срочном порядке домывала музыкальный балкон. Очень изящный балкон висел напротив алтаря, и великолепный орган из белых морских ракушек уютно гудел под тряпкой девушки. Ведущая туда винтовая лесенка – тоже из розового кварца (начинаю думать, что искусственного – едва ли мы выделяем столько денег на церковь) была перекрыта деликатной бархатной лентой: «Не пущу!»

Бедный Ноа! Не дадут сыграть, даже если захочется. А вдруг архиепископ любит музицировать перед сном?

Я уже проверила готовность храма по списку, выданному мне Селией, и теперь просто ждала. Я обмакнула пальцы в чашу с водой и мазнула по ликам шести хранителей, которые с каким-то ехидным любопытством смотрели на прихожан, вырубленные искусным скульптором в розовой хрустальной ширме.

Ко мне приблизился взвинченный Эрвин Боу:

– Тинави, говорят, процессия уже перешла реку Плюму… Вам пора к ним. Мы сейчас покинем церковь и придем уже только завтра, перед торжественной мессой для короля. Она состоится ровно в полдень, впрочем, наверное, вы и так это знаете…

Я кивнула и успокаивающе помахала длиннющим свитком с расписанием архиепископа, которое уже выучила наизусть. А еще сняла копию на всякий случай – и положила в рюкзак. И вторую копию – под ремень. В общем, скорее звезды потухнут, чем я перепутаю что-то в планах Ноа де Винтервилля. И не дай небо этому гаду захотеть что-либо поменять – я буду биться за вызубренное время обеда!..

Эрвин Боу рассмеялся, услышав мои угрозы, и вроде слегка успокоился. Это хорошо. Если тебе удалось вызвать хоть чью-нибудь улыбку, значит, день уже прошел не зря.

– Идите же, Тинави. – Священник коснулся моего лба в благословляющем жесте. – Да хранит вас Тенне́т.

Я содрогнулась. Ой. Нет, пожалуйста.

Только не Анте!..

* * *

Вскоре я стояла в воротах Академии, опершись плечом о каменную кладку, и щурилась от лучей солнца, поднимающегося над лесом.

Процессия архиепископа медленно шла по аллее Страстоцветов, сопровождаемая музыкой лютни – неожиданно легкомысленной. Уж не знаю, чья сторона наняла лютниста, мы или саусберийцы, но под веселый мотив гномьей «Гуляки-песни» группка из шести священников в черном воспринималась достаточно странно.

Седьмым клириком, идущим впереди, был сам Ноа де Винтервилль. На это намекал его костюм – куда более плотная атласная сутана, чем у других, да еще и пурпурно-синяя, с длинным рядом пуговиц из лунного камня. В правой руке архиепископ нес посох с зеленым кристаллом наверху. В левой – книжечку с притчами о хранителях.

Позади Ноа и священников двумя рядами шла охрана: саусберийские жандармы и боевые колдуны с алыми маг-браслетами на запястьях. В арьергарде тянулись наши, шолоховские, стражи – в изящных серебряных кирасах и с лесными мотивами в нарядах.

Процессия выглядела так масштабно, что я волей-неволей занервничала. Ведь от Иноземного ведомства я была единственным представителем…

«Такова традиция», – объяснил мастер Улиус. «Минимизация ущерба, – чуть иначе высказался Полынь, узнав о моем назначении. – Но ты справишься, малек». – «Дашь мне какой-нибудь совет?» Полынь призадумался: «Не бойся задавать ему вопросы. Ноа настолько презирает наше королевство, что ты физически не сможешь опозориться незнанием чего-либо. Скорее, он приятно поразится тому, как искренне ты интересуешься его мнением. Да и вообще, думаю, открытость и доброжелательность – сильные качества даже в случае официальных встреч. Не забивай их протоколом, ладно? Его писали трусы».

Что ж! Я выдохнула и, шагнув вперед, ступила на кружевную тень аллеи.

– Ваше высокопреосвященство, добро пожаловать в Шолох! Позвольте от лица Иноземного ведомства поприветствовать вас в Лесном королевстве. Мы почитаем за великую честь… – Я барабанила заученную речь, с любопытством разглядывая архиепископа.

Миндалевидные глаза. Нос с горбинкой. Голова гладко выбрита – ни волос, ни бороды, ни бровей. Кожу покрывают золотые письмена – тексты молитв, которые священники в Асерине каждое утро наносят на кожу, а каждый вечер – смывают, напевая благодарности ушедшему дню.

Даже несмотря на всю эту краску, было видно, что Ноа очень похож на Пионию. Вот только, в отличие от своей матушки, никогда не улыбается…

И, может быть, не моргает.

Архиепископ смотрел на меня таким странно-тяжелым взглядом, что я почувствовала себя безнадежным живым мертвецом. Сразу вспомнилось, как иные духи отзываются о людях: «Мешки с костями, начинающие гнить в тот же момент, как рождаются». Иллюзия была так сильна, что я задохнулась от ужаса, ледяным металлом пролившегося в мое сердце.

Да что там я!

Воробушек, скакавший на мостовой, попав в поле зрения Ноа, вдруг замер и – клянусь вам – обреченно сел на брусчатку. А потом завалился на бок, чего обычно за птицами и вовсе не водится.

«Все тлен. Настоящий тлен», – говорил его черный взгляд.

– Не смотрите на птицу, – Ноа вдруг прервал мое приветствие. – Вы говорите со мной, а смотрите на воробья. Это грешно.

– Простите, – извинилась я. – Просто ему, кажется…

– …открылась бренность бытия, да. Обязательный этап в жизни каждого смертного.

Архиепископ величаво махнул рукой, и вспугнутый воробей, все еще слегка пришибленный озарением, поспешил уковылять в кусты. Впрочем, по дороге он с интересом подобрал крошечку, а значит, не все потеряно.

– Я не планирую сейчас идти в капеллу, – равнодушно сказал Ноа де Винтервилль, дослушав мою речь. Судя по полнейшему отсутствию реакции, я вообще зря ее разучивала. – Пусть слуги отнесут туда мои вещи, но я предпочитаю сразу двинуться дальше. Какова программа?

– По плану у нас легкий завтрак, а в полдень – аудиенция у его величества.

– Еда перед важной беседой – это грешно.