– Я вернусь, конечно же, но что я скажу тебе? Как скажу?

Двинула планшет, чтобы снова посмотреть, где сейчас Диана, и опешила: точка «Фиата» стояла перед её домом.

Машинально потянулась за телефоном, но кнопку так и не нажала, просто сквозь брызнувший солёный водопад смотрела на имя, вбитое в электронные мозги:

– Что же ты там делаешь, душа моя? Зачем ты приехала, я же не звала тебя? Ты хочешь поговорить? Но о чём? О том, что я сволочь? Жестокая, бессердечная скотина? Так я и сама об этом знаю. Я всю жизнь воспитывала себя так. Так намного проще, когда думают, что ты – чудовище. Тогда тебя боятся и делают то, что ты требуешь. Это такая страна, душа моя, где нужно, чтобы начальство боялись. Иначе ты никак не заставишь работать на себя сотни людей… Работать так качественно, как, в принципе, и должно быть априори, за что, в общем-то, и должна платиться хорошая зарплата, а не просто за то, что пришёл на работу…

Но тут… тут совершенно другое. И пусть я на тысячу процентов уверена, что ты ни в чём не виновата, что ты не имеешь к истории с Мартой никакого отношения, кроме… Ну да, кроме… Я должна всё проверить. Чтобы, когда за тобой вздохнёт, закрываясь, дверь и ты уйдёшь, удовлетворив своё любопытство, этот вздох не был моей ошибкой. Иногда я жалею о том, что так много о тебе знаю. Как странно… Меня ранит твоё легкомыслие, меня бесит твоя ветреность. Мне страшно осознавать, что я – в череде других, которых ты пробуешь, трогаешь, рассматриваешь. В череде тех, кого ты покидаешь, как съёмные комнаты или, к примеру, гостиничные номера, оставляя только звенящую тишину…

Часы показывали час ночи, когда Шамблен оттолкнулся от стола с лежащей на нём грудой бумаг, потёр воспалённые от монитора глаза и сжал на затылке руки в замок. С хрустом потянувшись, встал, подвигал корпусом в разные стороны, покрутил головой, разминая затёкшую шею. Подошёл к окну, всмотрелся в растёкшуюся от дождя ночную тушь Петербурга.

Бездумно перепрыгивая взглядом по рыскающим в лужах автомобилям, пытался решить, как поступить. Стало особенно тяжко от вынужденного соглядатайства, от роли подсматривающего? Но он же знал, когда подписывался под требованиями, к чему его обязывают. Знал. Они по каплям цедили тягучий коньяк, перебрасывались короткими, ничего не значащими фразами вроде «ну, ты меня понял». Кивал: «Да, понял. Сделаю». Тогда ему ничто из этого не казалось дурным. Дело прежде всего. Так почему же тогда сейчас так мерзко?

Впечатавшись лбом в стекло, поводил носом по прохладной поверхности, зажмурился. Ведь было время, когда всё было просто. Бумага не была смертельным оружием. Из неё лихо делались самолётики и кораблики. Найденные во дворе замаскированные секретики друзей не становились поводом для лютой вражды. Да, по большому счёту, и не было никаких секретов. Визг до неба, когда обливали друг друга водой. Победные вопли, когда выигрывал в ножички. Залихватски закрученный чуб и жаркое чувство превосходства, когда в четырнадцать лет шёл с красивой девчонкой по набережной, и никто не диктовал, что делать, чего избегать, куда смотреть… Можно было весело не соглашаться с придурью или бредом окружающих странных личностей. Преданность друзьям? Даже не обсуждается. Только вот вопрос: когда стоишь перед выбором: долг по договору или острое желание защитить близкого человека, что тогда важнее?

Промаявшись в душных, игольчатых снах, толком так и не отдохнув, с утра Верлен позвонила в кадровую службу пароходства. Представилась столичным журналистом, пишущим о нелёгких судьбах моряков, пустила в ход всё обаяние своего голоса и всё-таки выпросила адрес утонувшей пары. Оказалось, что Солодовых кадровик помнил очень хорошо: они были люди простые, суровые, очень бережливые, может, излишне жёсткие к собственному сыну, месяцами жившему под присмотром соседей. Не мыслили себе жизни без моря. Ходили в рейсы с детства, на берегу у кораблей и познакомились, и потом поженились, и вместе погибли. В трёх строках – вся жизнь…

Майя ткнула в планшете несколько точек, определила две школы, которые могли относиться к району, где рос Павел. Начнём с этой. Так, директора зовут Симонова Любовь Витальевна. Что ж, рискнём? Позвонила наугад, и тут ей невероятно повезло, причём – дважды: трубку в приёмной сняла сама директор школы, которая, как оказалось, в старших классах была классной руководительницей Павла Солодова, и да, безусловно, она очень хорошо помнит талантливого и целеустремлённого, но очень одинокого мальчика, и всенепременно, для столичной газеты она расскажет несколько историй, которые позволят прославить выросшего на суровой земле, и т. д. и т. п.

Девушка договорилась, что появится в школе через час, мысленно поблагодарила город за его доброжелательность и простоту в общении, немного укорила за доверчивость и рванула в магазин, где накупила вина, шоколада, нарезанного сыра, винограда, грецких орехов и клубники, вызвала такси и в условленное время стояла перед входом в школу, немного робея и настраивая себя на разговор, складывая пальцы крестиком, чтобы не сглазить.

Приёмная была маленькая и какая-то тусклая. Обшарпанные обои и тёмные следы говорили о том, что совсем недавно здесь очень долго стояли стулья. К ремонту, что ли, готовятся? За единственным столом никого не было, только на старом мониторе, большом и неудобном, вертелись разноцветные трубопроводы, свиваясь и разбиваясь. Эта картинка почему-то всегда вызывала у Верлен тошноту.

Отвернулась от затягивающих полосок, постучала в дверь директора (конечно, она знает, что обычно в кабинеты заходят без стука, но это – провинция, и ей прекрасно известно, какие традиции царят в небольших школах) и, дождавшись приглашения, вошла. За столом, потёртым и заваленным тетрадями, журналами, какими-то листами почти не было видно сухонькой пожилой женщины, с короткой стрижкой, очками без оправы, внимательно рассматривавшей гостью.

Майя ещё раз мягко поздоровалась и начала вдохновенно импровизировать:

– Любовь Витальевна, я весьма благодарна Вам за то, что Вы нашли возможность уделить мне время. Не сочтите за грубость, я прошу Вас принять в знак моей благодарности вот этот небольшой презент. Возможно, Вы будете удивлены, однако Ваш ученик достиг значительных высот в компьютерной сфере, блистательно проявил свой финансово-экономический талант при поддержке рискованных, но принёсших значительных доход проектов. А теперь Павел, насколько я понимаю, собирается материально поддерживать школы одарённых детей, – мысленно попросила прощения у провидения за такую наглую ложь и пообещала себе, что направит часть средств, предназначенных для благотворительных целей, именно в эту школу просто потому, что древность и убогость обстановки совершенно не соответствовали яркому огню в глазах директора и её восхитительной доброжелательности.

Директор во время Верленовского спича выбралась из-за стола, чуть не свернув бумажные горы, и теперь стояла, воодушевлённо взирая на Майю снизу вверх, ожидая, видимо, когда ей дадут слово. Майя с полупоклоном вручила Симоновой пакет с купленными вкусностями. Та с таким же церемонным поклоном приняла подарки, расставила на небольшом столике в углу кабинета и пригласила гостью присесть, а сама в это время нырнула в глубины шкафа, стоявшего здесь, скорее всего, с советских времён, и извлекла оттуда тяжеленный пухлый фотоальбом в лиловом вытертом бархате. Верлен, совершенно не ожидавшая, что здесь окажутся ещё и фотографии, надтреснутым от волнения голосом спросила, может ли записывать разговор на диктофон и фотографировать пожелтевшие снимки? Получив утвердительный ответ, нажала на кнопку записи и приготовилась переснимать в планшет всё, что ей будет позволено увидеть.