– Интересно, если… Смотри. – Я подняла игральную карту, завалившуюся между тумбочкой и кроватью. – Шестерка бубен.

Томас взял карту, перевернул, внимательно рассмотрел каждый дюйм и, нахмурившись, вернул мне.

– Возможно, карты – это просто карты.

Я уставилась на замысловатый рисунок на обороте – ворон раскрыл переливчатые крылья на фоне полной луны, а по краям тянулись серебристые тернии. Я нашла двойные восьмерки сверху и снизу.

– Или просто означает, что все это часть большой игры. Которая представляет высшую форму ловкости рук.

Временная лаборатория

Королевский почтовый пароход «Этрурия»

5 января 1889 года

Дядя рассматривал в лупу отсеченную руку, почти уткнувшись в нее носом. Я знала, что он все еще сердится на то, что застал меня наедине с полураздетым Мефистофелем, но дяде требовалась моя помощь, а когда дело касалось судебной медицины, все остальное не имело значения.

И на том спасибо.

Томас взял блокнот, который откладывал, пока надевал фартук, и продолжил записывать. Я вспомнила другие блокноты, которые он взял с собой в путешествие – в некоторых содержались заметки Джека-потрошителя, – и мне стало нехорошо. Я не была готова читать подробности о его преступлениях, и Томас держал свои открытия при себе. По крайней мере пока. Но я чувствовала, что скоро нам придется о них поговорить.

– Одри Роуз, зубчатый пинцет. – Дядя протянул руку ладонью вверх. – Быстро.

– Да, дядя.

Я сложила необходимые медицинские инструменты: зубчатый пинцет, скальпель, ножницы, хирургическую иглу, нить, – на серебряный поднос и принесла к столу.

– Вот.

Я быстро протерла пинцет карболовой кислотой и проворно передала его дяде. Он что-то буркнул, не очень-то похоже на спасибо, но это лучше, чем тяжелое молчание. Дядя отодвинул лоскуты кожи в том месте, где находился бы локоть, если бы его не отрубили или не откусили.

Кожа висела тонкими полосками, словно лохмотья старого платья, истлевшего в позабытом сундуке. Я повела плечами, и мной овладело спокойствие ученого. Ни отвращения, ни жалости. Они не спасут жертву от ужасной участи.

А вот целеустремленность и ожесточенное сердце обеспечат правосудие.

Дядя сделал знак подойти ближе. Между его бровей залегли складки. Он отодвинул кусок рваной кожи, открыв знакомый грязно-белый слой.

– Видишь лучевую и локтевую кости?

Я кивнула, изо всех сил стараясь сосредоточиться только на этих костях, а не на посеревшем мясе вокруг них.

– Я оттяну мышцы и связки, а ты говори, что видишь. Томас, записывай.

Я наклонилась, чтобы глаза оказались на уровне руки, и принялась перечислять все подробности.

– На лучевой кости трещины, а на локтевой нет. На ней я вижу зарубку. Держу пари, что она оставлена острым инструментом. По всей вероятности, ножом. – Я подавила отвращение. – Трещины на лучевой кости, скорее всего, появились, когда руку грыз лев, и не имеют отношения к способу ее отделения.

– Хорошо, очень хорошо. – Дядя твердой рукой оттянул кожу еще дальше. – Раны посмертные?

Я прикусила губу. На коже предплечья не было отметин, свидетельствующих о сопротивлении. Я подняла глаза на Томаса, но он сосредоточенно записывал. Мгновение я наслаждалась тем, что оба мужчины доверили мне самой сделать криминалистические выводы. Я расправила плечи, и меня окутало уверенностью, словно плащом.

– Я считаю, что раны посмертные. Скорее всего их оставили, когда отделяли руку. – Я показала на конечность. – На ней нет ссадин или порезов, характерных для случаев, когда жертва сопротивляется ножевой атаке.

Дядя перевернул руку и осмотрел нижнюю сторону. Из-за большой потери крови кожа была бледнее, чем у большинства трупов, но не такой бледной, как у тех, что я изучала в академии. На нижней стороне присутствовали трупные пятна – небольшая синюшность в тех местах, где кровь скопилась благодаря земному тяготению. Они указывали на то, как лежало тело после смерти, и через несколько часов их невозможно убрать, даже если перевернуть труп. За исключением странных случаев, когда из тела выкачивали всю кровь… Тогда трупных пятен не было.

– Есть трупные пятна, – добавила я, заметив в дядиных глазах проблеск удивления и гордости. Я многому научилась в академии. – Думаю, он уже лежал на спине, когда убийца начал его расчленять. Это подтверждают характерные признаки.

– Так и есть, – довольно произнес дядя, осматривая трупные пятна. Его недавнее раздражение исчезло. Мы странная семья.

Томас наморщил нос.

– Даже без артериального кровотечения место, где проводилось это расчленение, должно было пропитаться кровью. Не уверен, что все это можно отмыть, не оставив следов.

– Очень дельное замечание.

Дядя взял скальпель и аккуратно отсек растерзанную плоть. Я с трудом сглотнула. Неважно, как часто я это видела, зрелище оставалось отвратительным. Отрезать плоть словно хорошо приготовленное мясо. Мерзость какая.

– Кости отсечены ровно, – продолжил дядя. – Конечность отделяли не пилой и не зазубренным лезвием.

Он положил скальпель и подошел к тазу с водой. Пока он мыл руки с карболовым мылом, мы с Томасом молчали. Закончив, дядя повернулся к нам. Лицо его осунулось, и я подозревала, что причиной усталости был отнюдь не поздний час.

– Нам надо сосредоточиться на тех, у кого есть доступ к мощным ровным лезвиям. Кухонном персонале. Членах экипажа.

У меня в животе тяжелым камнем угнездился страх.

– А скорее всего, судя по их мастерству и близости к подобному оружию, на артистах, которые специализируются на мечах.

Мгновение все молчали. Несколько кандидатур были очевидны, хотя нанести удар мечом мог любой из артистов.

– Думаешь, это сделал Цзянь? – Томас отвлекся от отрубленной руки. – Удивительно, что ее не включили в представление. Жонглирование дынями, ананасами, отрезанными руками. Вполне соответствует остальным постановочным убийствам.

– По крайней мере надо иметь его в виду, – сказала я, игнорируя его наигранно легкомысленный комментарий. – Нам также нужно тщательно изучить, у кого еще есть доступ к его мечам по окончании шоу. Запирает ли он их на ночь в сундук или спит на них? – Я повела плечом. – Если их запирают, то мы сможем распространить поиски на тех, кто умеет вскрывать замки.

Я посмотрела в глаза дяде и Томасу и увидела в них отражение собственного беспокойства. Конечно, все это лишь предположения, но если мечи запирают, то на пароходе есть только один молодой человек, провозгласивший себя королем освобождений из любых оков и взлома любых замков.

Я постаралась не обращать внимания на пробежавший по спине страх. Если Гарри Гудини постоянно преображается, в каждом городе надевая новую невидимую маску, то вполне возможно, что сейчас на нем самая убедительная личина: невинного человека, не способного на такое чудовищное убийство. Быть может, Касси с мужем никому не мстят. Быть может, убийца прячется у нас на виду. Если в Америке у Гудини есть тайная возлюбленная, о которой Лиза не знает, то невозможно сказать, сколько еще секретов он хранит.