— Как можно знать, — задал он вопрос вслух, — что кто-то из них не доведет меня до состояния Годолфина?

— Я не доведу вас до этого.

Роберт обернулся. В двух-трех шагах позади него стояла Миледи. Она не пыталась подойти ближе.

— Похоже, — заговорил, усмехнувшись, Роберт, — я попал в западню с двумя незавидными возможностями выхода. Либо мне уготован удел… стать… таким же, как Годолфин; либо вы станете любить меня, не уничтожая, что послужит верным признаком печати дьявола, которой я заклеймен.

Она едва заметно склонила голову.

— Но я не говорила, что это печать дьявола.

— Почему это не может оказаться ею?

— По той же причине, по какой я уверена, что моя любовь вас не уничтожит.

— Тогда расскажите об этой причине и мне.

Миледи разомкнула губы, словно намереваясь говорить, но сделала паузу и отрицательно покачала головой.

— Думаю… Нет.

Она снова заставила себя замолчать и только сокрушенно покачала головой.

— Вы не сможете понять, — едва слышно прошептала наконец Миледи. — Однако нынче ночью… все, что говорила Маркиза… Меня одолевала тревога, Ловелас, обуревал страх потерять вас…

— Но почему это должно заботить вас? — спросил он. — Вас, у кого есть все остальное?

— Дело… — начала говорить Миледи, но осеклась.

Ее лицо омрачила тень неизбывного страдания. Наконец, словно исповедуясь в самом страшном грехе, она прошептала:

— Дело в одиночестве.

Роберт сверлил ее взглядом и впервые отчетливо понял, что она старается не смотреть ему в глаза.

— Расскажите мне, — гораздо мягче, чем прежде, попросил он.

— Это неправда, — заговорила Миледи после новой продолжительной паузы, — что наша любовь уничтожает всех смертных. Есть такие… дети такого сорта, какой была я… которые могут выдержать любовь таких существ, как мы, и не сойти с ума… — Она вяло пожала плечами и, помолчав, добавила: — За это они, конечно, и вознаграждаются особо.

— Тогда почему же вы не подыскали одного из них?

Миледи по-прежнему избегала его взгляда.

— К ним трудно подступиться, — быстро ответила она. — Но даже они…

— Что?

— Даже они… — повторила Миледи и на этот раз подняла взгляд.

Роберт увидел сияние ее глаз, ее раскрывающиеся красные губы.

— Они несравнимы с вами, — вымолвила она с внезапной решимостью. — Потому что рядом с вами… Как вам объяснить?.. Я будто вовсе не вампир. Я чувствую себя смертной. Я не могу читать в вашем разуме… Но ваши эмоции… Я чувствую, что понимаю их. Ваши страхи, ваши страсти, ваши радости…

Она снова сделала паузу и вытянула руку.

— Я забыла, каково это — быть человеком, — прошептала она. — Но, Ловелас, дорогой мой…

Она коснулась кончиками пальцев его руки и бессвязно продолжала:

— Смогли бы вы… захотели… быть настолько добры… — у нее перехватило дыхание, — чтобы понять?

Роберт отвернулся от нее и надолго устремил взгляд в темноту парка.

— Если откровенно, — заговорил он наконец, — смогу я или не смогу, мой выбор невелик.

Не оборачиваясь, он протянул руку и почувствовал касание ее руки.

— Как я смогу вас оставить, Миледи? — спросил он. — Вас, спасшую меня, когда я умирал среди камней! Вас, ставшую с той поры, когда меня лишили родителей, почти сестрой мне!.. Нет, едва ли не матерью!

Она не ответила, но осмелилась положить руки ему на плечи, осмелилась сжать его в объятиях. И очень долго — Роберт не смог бы сказать, как долго, — не выпускала его из них.

— Есть еще одна вещь, — пробормотал он.

— Какая именно?

— Отмечен я дьяволом или нет…

— И что?

— Наступит день, когда я буду вынужден возвратиться в Вудтон. Потому что я должен, если смогу, уничтожить Духа Тьмы. И даже если я окажусь слишком слабым для такой задачи… Там осталась девочка… моя подруга… Я обязан вызволить ее оттуда…

Казалось, Миледи была готова поддержать разговор. Роберт пристально посмотрел ей в глаза, но устремленный на него взгляд внезапно стал пустым и холодным.

— Миледи! — Роберт прерывисто вздохнул. — Пожалуйста.

Он нежно взял ее за руку и заговорил снова:

— Вы не должны считать меня неблагодарным. Могу ли я надеяться вместе с вами, имея на своей стороне все ваше могущество, спасти подругу, уберечь ее?

Миледи ответила Роберту улыбкой и некоторое время испытывала его терпение.

— А вы и в самом деле надеетесь? — ворчливым голосом спросила она наконец.

Не дожидаясь ответа, она взяла его за руку, сошла с аллеи и повела в темноту деревьев парка. Вскоре заросли поглотили их. По мере того как над ними сгущались тени, в душе Роберта росла внезапно возникшая уверенность, что день, когда он отправится домой, действительно наступит.

«Ночь дается не для сна…»

Джон Мильтон. «Комос»

(перевод Ю. Корнеева)

Уже несколько дней Лайтборн искал повод продемонстрировать нечто более значительное из всего того, что было в его власти.

— Меня приводит в бешенство, — внезапно воскликнул он, — эта ваша жалкая христианская порча!

Он сморщил нос, будто действительно испытывал отвращение, потом наклонился к Роберту и спросил:

— Подумайте, могли бы вы вспомнить, где лавка того мясника, который напал на вас и отобрал деньги?

Был поздний час, и было очень холодно. Они возвращались из театра. Роберт впервые в жизни побывал на театральной постановке. В его голове еще продолжал кружиться хоровод странно переплетавшихся новых впечатлений и перипетий театрального зрелища. И не только самой пьесы с ее незатейливыми актрисами, речью в стихах и золочеными декорациями, но и поведения публики, среди которой он оказался: леди в шелках и атласных масках, повесы в великолепных завитых париках… Роберт вспоминал, как разглядывал из своей ложи казавшуюся темной и зловонной яму партера. Как приятно иметь деньги и власть, которые могут предложить такое зрелище! Это так же приятно, как разливающееся в венах тепло от выпитого вина, как эта карета, защищающая его от дождя. Роберт прежде не понимал, каким соблазном может быть достаток, потому что для его родителей он всегда был ничем, и это их отношение уберегло его от знакомства с прелестями богатства. Не будь этого, утешал он себя, у него не было бы необходимости возвращаться в Вудтон. Вспомнив об этом своем намерении, он успокоился, его грех перестал казаться чрезмерно тяжким.

Лайтборн наклонился еще ближе и помахал рукой перед лицом юноши.

— Мясник, — повторил он. — Вы помните, где он живет?

Роберт вздрогнул, потом облизнул губы. Он чувствовал у себя в желудке прилив чего-то легкого и приятного, но не находил причины, которая могла бы объяснить это ощущение. Он посмотрел в окно кареты на мокнувшую под дождем улицу. Они выезжали