Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лайтборн склонился к ней и сказал:
— Мы приближаемся к нашему новому дому. Неужели вам не интересно взглянуть, что я для нас подыскал?
Она по-прежнему не отрывала взгляда от окна, даже когда карета совсем остановилась. Роберт и Лайтборн выбрались из нее и остановились, ожидая пока спустится Миледи.
— Ну, как? — спросил Лайтборн, жестом привлекая ее внимание к особняку Годолфина. — Что вы об этом думаете? Не хотите ли утопить меня в своих благодарностях?
Миледи молча подняла взгляд и направилась к парадному входу. Так же молча она миновала холл и вошла в обеденный зал. Оглядев его, она наконец заговорила:
— Это открывает определенные возможности.
— Я рад, — откликнулся Лайтборн, сухо поклонившись. — Может быть, теперь вы соблаговолите отказаться от этого вашего вздорного юмора.
Миледи не ответила. Она продолжала оглядывать помещение.
— И все это, — спросила она, остановив взгляд на Годолфине, — принадлежало ему?
— Вы же знаете, — ответил Лайтборн, — что я всегда хорошо подбираю любовников.
— Он отписал это вам?
— Да, отписал.
— Итак, тот, кто имел так много, не имеет теперь ничего, и по собственной воле.
Она посмотрела на Роберта и добавила шепотом:
— Видите, до какой низости можно легко довести смертного?
Роберт нахмурился.
— Что вы имеете в виду, Миледи? — спросил он, очень медленно выговаривая слова.
Она не ответила и направилась к Годолфину, цокая каблучками по мраморному полу. Он съежился и застонал под ее пристальным взглядом. По мере ее приближения причитания Годолфина становились все более отчаянными, он принялся покрывать поцелуями и смачивать слезами подол ее платья. Некоторое время Миледи терпеливо сносила их, но вскоре отвернулась с брезгливым вздохом.
— Вышвырните его, — сказала она Лайтборну. — Он омерзителен в своем сумасшествии.
— Нет! — крикнул Годолфин и разразился громкими рыданиями.
— Нет! — послышался новый вопль, и Годолфин пополз к Лайтборну.
Он схватил его руку и принялся покрывать ее безумными поцелуями.
— Не прогоняйте, — причитал он, — не гоните от вас, вы мне обещали, пожалуйста!
Лайтборн пожал плечами.
— Но Миледи не потерпит вашего присутствия, вы же видите.
— Нет, нет, пожалуйста!
Годолфин обратил взгляд отчаяния на Миледи, которая усаживалась на стул, продолжая наблюдать за ним. Ее пунцовые губы раскрылись, но она не произносила ни звука. Все ее внимание сосредоточилось на приведении в порядок своих юбок, а затем она дала знак Роберту сесть рядом с ней.
Лайтборн схватил Годолфина за волосы и потащил по полу к двери. Казалось, тот никак не может набрать в грудь достаточно воздуха, чтобы продолжить свои стенания, вымолить позволение остаться.
— Ничего, — внезапно взвизгнул он, — ничего я вам не дам! Ничего!
Лайтборн рассмеялся.
— Но у вас и нет ничего, что вы могли бы дать.
Нечленораздельные возражения Годолфина утонули в новом приступе рыданий.
— За исключением… — решил продолжить свою мысль Лайтборн, но сделал паузу и нахмурил брови, — за исключением вашей жены.
Рыдания Годолфина стихли; он тупо таращился на Лайтборна с открытым ртом.
Лайтборн наклонился над ним, чтобы заглянуть в глаза.
— Куда она упорхнула?
Ответом ему было бессмысленное бормотание.
— Клянусь, — сказал Лайтборн, сверкнув взглядом, — я поступлю с этой ведьмой по справедливости. Ну?
Он жестом указал на дверь и потребовал:
— Вы слышали мои условия. Отправляйтесь и вытащите ее из убежища. Тогда я смогу решить, позволить ли вам здесь оставаться.
Он бросил взгляд на Миледи и ответил на ее молчаливый вопрос:
— Все равно нам потребуется ливрейный лакей.
Роберт смотрел на него, не веря собственным ушам.
— Вы не можете вышвырнуть его, словно нищего, из собственного дома.
— Я поступлю так, как нравится мне, — холодно ответил Лайтборн. — Вы забываете, что теперь это не его, а мой дом.
Он снова взглянул на Годолфина.
— Ну, вы еще здесь? — повысил он голос, указывая на дверь. — Марш! Притащите ко мне эту шлюху.
Годолфин съежился; на мгновение в его взгляде появилось смущенное волнение, но он поднялся на ноги и тяжелой походкой покинул зал. Роберт прислушивался к эху его шагов в холле; потом хлопнула входная дверь, и воцарилась тишина.
— Что вы сделаете, — спросил Роберт, пристально вглядываясь в выражение лица Лайтборна, — если он вернется со своей женой?
— Миледи! — возвысил голос Лайтборн, но придал ему тон уставшего от объяснений наставника. — Ваш домашний любимец явно снова обращается в христианство.
— Что вы сделаете? — снова потребовал ответа Роберт и тоже возвысил голос.
Лайтборн ухмыльнулся.
— Заставлю ее любить меня. Думаю, этого будет достаточно для реванша.
— Что вы имеете в виду?
— Вы действительно не догадываетесь?
— Лайтборн! — одернула его Миледи, поднимаясь со стула.
— Теперь слишком поздно, — ответил Лайтборн. — Ему уже пора знать.
— Знать что? — спросил Роберт.
— Ну, примерно то же, что вы знаете о солнце. Любовь моего сорта ослепляет всех, на кого она обращает свой взор. Говоря прямо, — Лайтборн вонзил взгляд в глубину глаз Роберта, — она низводит их до умопомешательства. — Он широко улыбнулся и добавил: — Таков удел всех, кого мы любим, без исключения.
— Всех?
— Всех, — прошептал Лайтборн. — Всех, кроме вас.
Роберт оглянулся на Миледи, оставшуюся стоять возле стула, с которого она поднялась. Черты ее лица застыли, взгляд был непроницаемым. Он направился к двери, за которой только что исчез Годолфин, и бросился за ним, окликая по имени. Миновав холл, юноша выбежал из дома на аллею Мол Сент-Джеймсского парка, но она была пуста. Роберт не увидел этого лишенного крова человека ни в том, ни в другом ее направлении. Он стал вглядываться в оставленные в природной первозданности заросли парка. Годолфин мог раствориться только в них, подумал Роберт и разглядел ряд экипажей возле края зарослей, а потом заметил двоих людей, появившихся из-за деревьев. Они шагали рука об руку и дружно смеялись. Один из них возился со своими бриджами. Оба забрались в карету, которая сразу же тронулась с места после короткого щелчка кнута. Мальчик проводил карету взглядом и снова стал всматриваться в темноту парка. Она оставалась непроницаемой, несмотря на первые лучи всходившего на востоке солнца. Роберт сомневался, отважится ли он войти в такую темноту, и одновременно гадал, что обнаружит в ней, если все же наберется смелости,