Лёша на четвереньках отбежал в противоположный угол и несмело поднялся, прижимаясь к стене.

— Ты освободился? Поздравляю, — проблеял он.

Морда стремительно опухала. Лёша провёл рукой по губам, размазал кровь.

— Ну, спасибо! Только благодаря твоим стараниям я смог узнать вкус первого глотка свободы.

Рожа Есикова отекала прямо на глазах.

— Ты мне зуб выбил.

— Ты это заслужил!

Лёша торопливо показал на ладони крупный белый осколок. Не меньше половины отломал!

— Тебя вообще убить надо было за твои подвиги, стукачина сучий!

Леша судорожно глотнул и вдруг ожил.

— Я понимаю, понимаю всё, — зачастил он, заслоняясь выставленными ладонями. — Да, виноват. Я вправду нехорошо поступил, меня заставили, ты ведь знаешь, как опера умеют раскручивать, ты же все понимаешь…

— Я знаю, как они умеют. Ничего страшного. Это же не убойная статья была, голимая мелочёвка, тебе на допросе никто кишки на локоть не наматывал. Меня, вот, не заставили себя оклеветать, а ты, гад, ссучился. Явку с повинной написал, душу захотел облегчить. Облегчился, прямо в мою душу, так ведь, гондон ты штопанный? За что мне такой подарок? Я тебе что-нибудь плохое сделал?

— Не, не сделал, — выдавил Лёша.

— Ну, теперь буду снимать с тебя должок. Хочу получить моральную компенсацию.

— Какую?! — ошалел Есиков. Должно быть, насмотрелся по телевизору фильмов о жутких тюремных извращениях и вообразил невесть что.

— Равноценную. Одевайся, пошли.

— Я не пойду!

— А в зубы? — я занёс кулак.

— Не надо меня бить!

— Не боись. Я же сказал, что это было только начало. Пошли, дружок!

— Никуда я с тобой не пойду, — несмело отказался Леша. — Куда это идти?

— Со мной, козлятина, — ласково улыбнулся я, — в мир иной!

— Илья, одумайся, — слабым голосом попросил Лёша.

Я посторонился. Слава всё правильно понял и выступил вперёд. Схватил Есикова за плечо и вытолкал из комнаты.

— Обувайся, — сказал я.

Лёша замотал головой.

Слава легонько врезал ему по печени. Лёшу подбросило. Он скрючился и засипел.

— Не филонь, — у меня пропала жалость к стукачу. — Будешь шланговать, замочу прямо здесь.

Не разгибаясь, Есиков сунул ноги в ботинки и стал поспешно завязывать шнурки.

Боли стукач опасался сильнее ожидаемой казни. Ну не дурак ли?

— Я дверь закрою? — проскулил Лёша, когда его выставили на лестничную площадку.

Слава вопросительно посмотрел на меня.

— Да запирай, — разрешил я. — Какая разница?

Мы спустились во двор. Лёша мелко трясся. Рыло у него раздулось и посинело, как у насосавшегося вурдалака. Слава затолкал стукача на заднее сиденье и устроился рядом.

— Куда вы меня? — обречённо спросил Лёша.

— В лес.

На Колтушском шоссе я загнал машину в лес и вынул из багажника складную лопатку. Слава выволок безвольно обмякшего стукача.

— Вот, — выбрав небольшую полянку, я воткнул в землю лопату. — Копай здесь.

— Что ты собрался делать? — Лёша заторможенно пялился под ноги.

— Вернуть кое-какие долги. Раньше я брал у земли то, что не клал, а теперь положу то, что не брал.

Взбодрённый поощрительный ударом по почкам, Леша принялся за работу. Он замерил длину под свой рост, аккуратно снял дерн и принялся выкидывать землю, время от времени останавливаясь, чтобы перерубить корень. Мы со Славой молча наблюдали. Корефан проникся значением момента и замер, почти не мигая. Он умел терпеливо ждать. Лёша работал. Отвал на краю могилы рос. Когда Есиков углубился по пояс, я скомандовал отбой.

— Вылезай наверх и раздевайся.

— Зачем раздеваться? — промямлил Леша.

— Чтобы труп не опознали. Одежду я в другом месте сожгу или выкину в реку.

— Илья…

— Вразуми его, — попросил я Славу.

Вразумлённый Леша безропотно начал расстегивать пуговицы. Он изо всех сил старался тянуть время. Наконец сбросил с себя одежду и остался в одних плавках.

— Трусы тоже снимать?

— А как же!

Плавки полетели в общую кучу.

— Теперь ложись в могилу и устраивайся поудобнее. Тебе в ней до-олго лежать, до Страшного суда.

— Илья-а… — жалобно заблеял предатель.

— Ложись, тварь!

Леша поспешно вытянулся на дне. Славиной оплеухи он боялся больше, чем смерти. Мне тоже не хотелось, чтобы корефан перестарался, неправильно расценив мои намерения. Я подошёл к краю ямы.

— Хорошо в могиле?

Стукач ничего не ответил. Его колотило от страха.

Я плюнул и попал ему на живот.

— Спи спокойно, дорогой товарищ, — с максимально возможной желчью, на которую только был способен, произнес я и стал ногой спихивать на него землю.

Конечно, можно было взять лопату, закидать его с холмиком и утрамбовать как следует, чтоб не выбрался, но мне эта затея уже опротивела. Не мог я за здорово живешь умертвить старого приятеля. Пусть даже когда-то продавшего меня с потрохами. И так наказал его предостаточно.

Я покидал шмотки в багажник. Слава всё правильно понял и сел в машину.

— Поглумились, и будет.

Я завёл мотор, и могила со стукачом осталась у нас за спиною.

— Затейник ты, Ильюха, — корефан щёлкнул золотым портсигаром и пустил дым.

Отъехав подальше, я выкинул одежду в кювет. Пусть Есиков добирается до дома, как хочет. Интересно, кто на трассе остановится подобрать голого мужчину? Лично я не остановился бы, другие, полагаю, тоже. Надеюсь, лёшин путь будет долгим. А ведь ему ещё в запертую квартиру ломиться, ключ-то мы вместе с одеждой выкинули. Совершив эксгибиционистский вояж, Есиков наверняка получит ценный опыт. Может быть, ему даже понравится, и он со временем привыкнет.

— Это только начало, — пробормотал я.

Слава поглядел на меня, но ничего не сказал.

— Зайдёшь? — предложил он, когда я привёз его к дому.

— Мне к Маринке надо заехать, — пьянствовать, когда впереди было много дел, не хотелось. — Надо её тоже порадовать.

— Барыгу ты сегодня порадовал, меня порадовал, стукача своего порадовал, теперь Маринкина очередь, — хмыкнул корефан. — Умеешь ты дарить людям радость.

— А то ж! — признал я и свалил.

Затея с казнью предателя меня не тронула. После вчерашней мясни я вообще мало о чём беспокоился. Наверное, бессонная ночь дала знать, но на меня навалилось вдруг мрачное чувство непрошибаемой самоуверенности. С таким можно горы свернуть! Или это выработалась привычка к победе?