мой. — Легальный повод ничего не делать и ждать, пока оно само все случится. А так не бывает, потому что ничего из ничего не возникает, это с древних времен всем известно. Что наши предки на этот счет говорили?

— Что?

— Как потопаешь — так и полопаешь. Потому давай книгу искать, а то ведь и вправду твоя соседка нас опередит, чего не хотелось бы. Сама она, как и ее пристяжь, в город, может, и не сунется, но уверен — хватает здесь у нее и глаз, и рук. Что она, что Марфа — бабки ушлые, прожжённые, огонь и воду прошедшие, причем в прямом смысле. И умные.

— Снова твоя правда. — Тем временем я нашел в смартфоне номер Нифонтова. — И день у меня сегодня свободен. Завтра — нет, у меня расправа над грешником запланирована, а вот сегодня запросто можно одного нашего общего знакомого за ушко да на солнышко вытянуть. Лишь бы он сейчас чего не почуял и не начал песни на тему «Я не могу, работаю, давай потом» петь.

— Ты о Нифонтове? — спросил Валера. — Ну да, непростой товарищ, согласен. Очень себе на уме. К такому спиной поворачиваться не стоит.

— К ним всем не стоит, — прикладывая телефон к уху, заметил я. — Начиная с господина Ровнина, который вроде бы вообще из одних достоинств состоит. Коль, привет. Это Смолин. Есть на меня минута?

— Хоть две, — добродушно ответил оперативник.

— Удивлен. Обычно ты куда-то бежишь, кого-то ловишь, а тут — на тебе. Что, в Москве стало настолько спокойно жить?

— Не накаркай, — притворно-строго велел мне Нифонтов. — Раз в кои-то веки выдался денек, когда нас не дергают. Хотя если ты позвонил, значит, придется мне куда-то ехать. Верно же?

— Необязательно, можно и идти, — предложил я. — Давай я сам к вам на Сухаревку заскочу. Ну, не прямо в отдел, меня туда не тянет, но в какую-то кафешку поблизости. У вас же их там хватает, верно?

— Хорошо, — выдержав паузу, согласился он. — У нас тут пельменную недавно открыли, в стиле позднего СССР, давай в ней. Место тихое, спокойное, пельмени у них хорошие и компот из сухофруктов вкусный, я как раз и пообедаю. Через часок сможешь?

— Да не вопрос, — подтвердил я, осознав, что сегодня, похоже, меня можно назвать «катализатором чужих обедов». Сначала Валера, теперь вот этот. — Только адрес точный сбрось, если не в труд.

— Слушай, а что за расправа у тебя намечается? — спросил Валера, когда я положил смартфон на стол. — Ты решил податься к супергероям и сражаться с мировым злом? Если да, то имей в виду: это дело бесполезное. Да еще и убыточное. Добро всегда в лохмотьях, сам тому свидетель. Деньги же, как известно, зло, а значит, они всегда будут пролетать мимо воинов Света. Вот оно тебе зачем?

— У меня расправа локальная, — пояснил я. — Колдун колдуном, но у него же и свита имелась, помнишь, я про нее тебе говорил? Вот как раз последнего ее представителя собираюсь упокоить. Время и место известны, осталась ерунда — реализовать задуманное. Так что завтра в пять часов пять минут пополудни у меня встреча с господином Левинсоном, профессором, причем прямо в его загородном доме.

— Левинсоном? — удивился Валера. — Марком Ароновичем?

— Ты его знаешь? — не меньше изумился я.

— Ну как знаю… Видел несколько раз, причем сильно давно. Носатый такой, с седыми кудряшками. Он с моим отцом кое-какие дела вел, что-то связанное с патентами на новаторские изобретения, в основном по части нефтянки. Я особо не вникал, но так понял, что он выступал в качестве то ли агента, то ли соавтора. Выходит, он умер?

Ясно. Молодец Марк Аронович. Студенты и аспиранты изобретали, а он это дело отслеживал, регистрировал и продавал, при этом загребая себе и комиссионные, и соавторские. Красивая схема, к которой, кстати, со стороны закона не придерешься.

— Почти год как, — подтвердил я. — А теперь вот бегает от меня по Москве, не хочет покидать грешную землю. Но, снова обращаясь к народной мудрости, сколько веревочке ни виться, а кончику быть. Завтра я его отправлю куда следует.

— Слушай, а с тобой можно? — вдруг спросил Швецов.

— Зачем? — изумился я. — Тебе Марк Аронович тогда так не понравился? Или ты в принципе евреев не любишь?

— Ну, ты меня еще в антисемитизме обвини, — фыркнул Хранитель кладов. — Нет, просто интересно посмотреть, как ты это делаешь. Тогда в лесу ничего же не произошло, может, хоть тут гляну.

— Да не поймешь ты ничего. Я твои клады не вижу, а ты мои души не сможешь разглядеть. Каждому свое.

— Тебе жалко? — иронично осведомился у меня Валера. — Или трудно?

— Ни то и ни другое. Просто это не такое уж безопасное дело, дружище. Профессор-то он профессор, но за даже такую жизнь станет драться до конца. Может, посерьезнее, чем иной уголовник. Слышал про крысу, загнанную в угол? Вот это он. К чему сказано — под раздачу можешь попасть и ты. Тебе это зачем?

— Принимаю риски на себя, — отмахнулся Швецов. — Давай скидывай адрес, куда завтра ехать. Ну или, хочешь, вместе рванем, как тогда в область. Ходящий близ Смерти и Хранитель кладов — вместе веселее!

Вот и что мне оставалось делать? Только рукой махнуть.

Глава 14

— Как пельмешки? — поинтересовался Нифонтов, смолотивший, между прочим, под неспешный разговор аж три порции. Уж не знаю, оголодал он так или руководствовался принципом «На халяву и уксус сладкий». Кстати, приправлял он их именно им, в смысле — уксусом. — Вещь?

— Вещь, — согласился я. — Хороши. И компот тоже. Чем-то похож на тот, что у меня бывшая теща варила, такой же — много сахара и сухофруктов, зато мало воды.

— Кстати! — Николай вытер рот салфеткой. — Ты же в курсе, кем является твоя бывшая теща?

— Речь о том, что она ведьма? — уточнил я. — В курсе. Да мы вроде об этом уже как-то говорили. Не вчера, правда, но было такое.

— Да? — удивился, то ли всерьез, то ли нет оперативник. — Не помню. Но и не суть.

— А ты это к чему спросил?

— Лишнего много она себе позволять стала. — Мой сотрапезник отпил вышеупомянутого компота. — Понимаю, стареть никому не хочется, но меру знать надо. Мне тут птичка на хвостике весточку принесла, что твоя бывшая родственница одну дурочку чуть на тот свет не отправила. Все обошлось, но симптомчик нехороший. Ты, если ее увидишь, объясни, что в следующий раз с рук подобное не сойдет и за сделанное отвечать придется. И родство с тобой ей никак не поможет.

— Можно подумать, что это прямо вот такая серьезная привилегия — родство