– А-аааа-ааа! Пусти… пусти же…

В легкие хлынул запах ржавчины и бензина. Вокруг было темно…

– Где мы? – в ужасе прошептала она.

– Кажется, это гараж… Не двигайся! Не то тебя убьют!

– Нас заперли? – Она изо всех сил заколотила руками в шершавые железные ворота. – Помогите-е! Помогите-е-е!

С криком ей удалось глотнуть свежего воздуха, она дернулась и… открыла глаза. Напротив – распахнутое настежь окно, зимняя ночь…

– Я же говорил, что ты доиграешься, – ворчал Матвей. – Чуть не угорела! Свечи потухли и начадили… Откуда у тебя синяки?

На пальцах ее левой руки отчетливо виднелись темные пятнышки.

– Это Альраун… – прошептала она, все еще не в силах вдохнуть полной грудью. – Он спас меня…

Верный человечек-корешок лежал на полу рядом с ее постелью.

– Осторожно! Не наступи на него!

– О, черт… – рассердился Матвей. – Ты его уронила.

Четыре Мандрагоровые Дамы вдруг предстали перед Астрой, выстроились в ряд, словно модели на подиуме в финале пышного и мрачного шоу…

Она села на кровати, глядя в холодную черноту за окном.

– Да что с тобой? Принести воды?

– Их было четыре! – воскликнула Астра. – Четыре! Понимаешь?

Он ничего не понимал, кроме того, что она надышалась свечным чадом и ведет себя как полоумная.

– Я их узнала! То были Ракитины! Лидия, Глафира и Нелли – точно, они. Я сразу не сообразила… А четвертую я видела впервые. Выходит, она тоже мертва…

– Кто?

– Та… четвертая… совсем молоденькая…

Похороны Нелли прошли пристойно и мрачно. Ничего лишнего, ни одного постороннего человека, ни одного зеваки. Леонтий позаботился, чтобы в церемонии приняли участие только самые близкие. Коллеги, родственники, соседи… На кладбище поехала горстка людей. Стояла лютая стужа. Живые цветы скручивались и темнели на глазах. Представитель фирмы, где работала покойная, произнес быструю официальную речь, потом все по очереди подходили прощаться. Женщины плакали. У музыкантов губы примерзали к мундштукам, и они отказывались играть…

– Убери их отсюда! – взмолилась Эмма, которая не выносила похоронной музыки.

Леонтий держался из последних сил. Он распоряжался всем и всеми, и это помогало ему не погружаться в отчаяние.

Провоторов, как и следовало ожидать, на похороны не явился.

Никодима Петровича из клиники не отпустили. Он был слишком слаб.

Раиса чувствовала себя в траурном наряде нелепо и старалась ради приличия изображать горе, хотя на самом деле ничего подобного не испытывала. Ей было жаль Нелли, как было бы жаль любого умершего человека, который еще не успел состариться. На поминках она выпила холодной водки и заставила себя съесть блинчик.

Александра Ивановна вызвала такси, отвезла ее домой и уложила в постель. Сама она до утра не спала, все думала, как же теперь будут жить Ракитины…

На следующий день она кормила на кухне кота Базиля. Тот обожал мясные обрезки. Из гостиной доносилась печальная мелодия… Хозяйка играла на рояле.

– Вкусно?

Базиль месил лапами и урчал от удовольствия.

– Кушай, мой мальчик, кушай… Классическая музыка улучшает аппетит, – беседовала с котом домработница. – А я пойду погуляю, разомну косточки. Потом возьмусь за обед для Никодима Петровича. Чай, больничная-то еда ему опротивела. Заодно и поговорю с госпожой Ельцовой.

Она прошла по коридору и застыла на пороге гостиной. Раиса сидела к ней спиной, но почувствовала ее присутствие и обернулась.

– Вы меня извините, Раиса Николаевна… два слова…

Та сняла руки с клавиатуры, и рояль замолчал. Портрет первой жены профессора в обнаженном виде впервые показался домработнице неприличным. Раньше она не задумывалась над такими вещами. В музеях все залы увешаны «обнаженной натурой», и никого это не смущает. Наоборот, люди ходят, любуются, восхищаются…

– Мне женщина одна позвонила, назвалась Ельцовой…

– Ах да, я совсем забыла, – спохватилась Раиса. – Она спрашивала, можно ли поговорить с вами. Я разрешила. Вы ведь не против?

– Она из милиции?

– Нет… Но Леонтий хочет, чтобы вы ответили на все ее вопросы.

– Лично о себе?

– Вы должны ответить на все вопросы, – повторила хозяйка. – Это касается смерти Нелли.

– Понимаю… понимаю… Так в милиции же…

– Идите, Александра Ивановна, она вас ждет внизу, на улице. Побеседуете, прогуляетесь.

Домработница осознавала всю щекотливость своего положения. Выносить сор из избы было ни к чему. И молчать боязно. Рассвирепеет Леонтий Никодимыч, прогонит, опять работу ищи, привыкай к новым хозяевам. А они бывают ох какие вздорные! При той же зарплате все нервы вытреплют…

– Ладно, раз вы разрешаете…

– Идите, одевайтесь!

– Нальете Базилю молока, когда он поест? Я на столе оставила.

– Конечно. Будьте спокойны.

Александра Ивановна натянула шапочку и пальто, подкрасила губы и поспешила на встречу с госпожой Ельцовой. По виду та походила на молодую обеспеченную бездельницу. Спрашивать, кто она такая, домработница не осмелилась.

Они зашагали вдоль улицы мимо домов и заснеженных деревьев. С бледного неба сыпалась мелкая крупа. Дул ветер.

– Вы кого-нибудь подозреваете в убийстве Нелли?

Первый вопрос разочаровал женщину. Его уже задавал следователь. Она ответила то же самое.

– Нет.

– Мог это сделать кто-нибудь из Ракитиных?

– Что вы? Исключено! Ракитины – образованные, воспитанные, порядочные люди. Не пьяницы, не бандиты!

– А жена профессора?

– Раиса Николаевна? Не-е-еет… Она же еще ребенок, молоденькая совсем. Зачем ей убивать падчерицу? Какой в этом смысл?

– Насколько мне известно, Леонтий и Нелли всячески допекали ее, хотели, чтобы отец с ней развелся.

– Они же старше мачехи, тут невольно конфликт возникнет. Когда старик женится на молодой, это всегда вызывает осуждение, даже у друзей и соседей. Тем более у его детей. Но разве из-за семейных проблем убивают?

«Еще как! – подумала Астра. – Еще как убивают, милейшая дама!»

– Скажите, чем вы занимались до…

– …до того, как стала прислугой? А я ничего зазорного в этом не вижу! – ощетинилась домработница. – Кто-то нуждается в помощи по хозяйству, а кто-то – в деньгах. Думаете, легко прожить на одну пенсию? Да, у меня высшее инженерное образование, но предприятие, на котором я трудилась, давно расформировано. Кто возьмет на производство пожилого человека? Сами знаете, какое сейчас время.