с коллегами приняли решение, что стоит немного ускорить события. Вы все уже ощутили, пусть и слабо, но отголоски своих способностей. Что ж, пора более четко обозначить их, что будет полезно, в первую очередь, вам. Поэтому сейчас мои коллеги, — ректор указал на двух незнакомых преподавателей, — помогут мне побороть ваше сопротивление и указать вам на то, что скрывается в ваших собственных головах.

— Разве это не то, что делала старейшина? — спросил кто-то с задних рядов.

— О, не стоит мне льстить и сравнивать с уважаемой Аггуль, — ректор даже не улыбнулся, — то, что делала она одна, неподвластно пока никому. Она открыла ваш дар, позволила ему пустить ростки, бережно присматривала за всходами, но теперь пришел ваш черед. Садовник больше не с вами, теперь вы, именно вы в ответе за свои способности. Довольно болтовни! Начинаем! — ректор кивнул наставникам.

Эна заметила, что Дан волнуется, и взяла его за руку, тут же ощутив мелкую дрожь.

— Не бойся, — прошептала она, но не успела расслышать, что ответил ей брат. Все разом поглотила темнота. Мгновение. Еще одно. И вот она уже видит перед собой знакомую обстановку: облезшие, оббитые темным от времени деревом, стены, редкие свечи и капающий прямо на пол воск, скрипящие половицы и завывающий за окнами ветер. Ее первый настоящий дом. Дом госпожи Бахти.

Она знала здесь каждый уголок, хоть, кажется, и была здесь последний раз много лет назад. Вот, если прошмыгнуть в эту темную дверь, то можно оказаться в кладовке, а там всегда можно найти несколько сухарей, а вон та дверь справа ведёт наверх, к крыше, там можно подумать о своем. Почему-то ученики редко поднимались по этой винтовой лестнице.

— Здравствуй!

Эна вздрогнула. Госпожа Бахти появилась перед ней совершенно неожиданно. Девушка могла поклясться, что секунду назад тут никого не было.

— Здравствуйте, госпожа.

— Как ты? Даже не навестила нас.

— Простите, — Эна тут же ощутила вину, — я… виновата.

— Ты совсем не изменилась, — Бахти ласково улыбнулась и потрепала девушку по волосам.

— Обрезала косы.

— Так было нужно.

— Жаль, но они отрастут. Это не то, что нельзя исправить.

Эна кивнула.

— Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Девушка понимала, что перед ней, наверняка, не сама Бахти, а иллюзия, навеянная ректором и другими наставниками, но всё казалось удивительно точным и таким живым.

Бахти привела её в старую комнату. Эна помнила здесь всё, до мельчайших деталей.

— Узнаешь?

— Конечно!

Проведя рукой по истрепанным корешкам книг, Эна села на единственный стул в комнате.

— Что именно вы хотели мне показать?

— Человек не может двигаться вперед, если в его душе все еще лежит сомнение из прошлого. Оно не должно отравлять тебе жизнь, но пусть послужит толчком для твоих действий.

— Я немного не понимаю.

— Я хочу показать тебе, кем была твоя мать и почему она погибла. Ты готова к этому?

Девушка сжала руки в кулаки.

— Я уже ведь кое-что знаю. Вы что-то скрывали от меня?

— Может быть… — Бахти, явно, ждала ответа Эны, и та, наконец, кивнула. Женщина в ответ протянула ей запечатанный свиток. — Это оставила твоя мать, тебе и открыть его.

Девушка взяла письмо дрожащими руками и, едва коснулась печати, как та тут же рассыпалась в её руках. Она развернула свиток, перед ней — лишь чистый лист. Девушка сощурилась, пытаясь найти хотя бы мельчайшие буквы, но их не было. Она хотела уже спросить Бахти, что это за шутки, но самой наставницы уже не было, да и вокруг — больше не ее прежний дом. Нет, это место ей совсем незнакомо. Вскочив с мягкого, обитого бархатом стула, Эна недоуменно осмотрелась. Да, где же она теперь?

Осторожно выглянув из комнаты, она приметила суетящихся слуг, но её, кажется, никто не замечал, будто бы её тут и не было.

Эна вышла из комнаты и устремилась за слугами. В любом случае, подумала она, надо пройти и этот путь.

Слуги несли на подносах блюда и напитки, очевидно, что в этом богатом дворце устраивают пир. Даже в доме Аггуль девушка никогда не видела такой богатой посуды и такого количества разнообразной снеди.

Наконец, по склоненным слугам и радостным голосам, Эна поняла, что она достигла цели. Перед ней распахнули широкие створки дверей, и Эна прошла вперед вслед за десятками прислужников, не смеющих поднять взгляда. Огромная комната и широкие столы, а во главе — мужчина, довольно молодой, можно даже сказать, красивый, если бы не эти стальные, неживые глаза. Светлые волосы падали аккуратными прядями на плечи, а пальцы, усеянные перстнями, лениво катали виноградинку. Он осматривал всех пришедших и, кажется, знал о них всё, так как его взгляд не выражали ничего, кроме скуки и пресыщенности жизнью.

Но тут всё изменилось. Створки распахнулись вновь, и в зал вошла женщина. Ее единственным украшением были темные густые и длинные волосы, изящно уложенные и завитые, одеяние же было совсем простым — темно-синее сати[1] и больше ничего. Тем не менее, лицо восседающего во главе мужчины изменилось. Он улыбнулся, причём, Эна могла точно сказать, что это искренняя улыбка, даже его глаза будто изменились.

Женщина лишь слегка склонила голову, видимо, её статус был очень высок и медленно направилась вперед. Все гости завороженно наблюдали за ней, следя за каждым её шагом.

— Верховная жрица Нияти, — пробасил прислужник, и все гости поклонились ей.

Эна зажала рот руками, чтобы не крикнуть во всю мочь — Мама!

Мужчина встал ей навстречу и протянул руку. Эна, хоть и не могла оторвать взгляда от матери, которую она никогда не видела при жизни, но и она не могла не заметить, как некоторые гости переглянулись, кто-то зашептал, кто-то подмигнул. Зависть наполнила собой богатый зал.

— Ваше императорское величество, приветствую вас.

Сам император! Так вот он какой!

Эна уже внимательнее присмотрелась к мужчине. Пожалуй, именно так она и представляла себе убийцу своей матери. Но сейчас в его глазах не было ненависти. Отнюдь, он с восхищением и обожанием провожал каждое движение Нияти.

Император посадил её рядом с собой по правую руку, вызвав очередную порцию шепота.

Пир продолжался, гости поднимали бокалы на золотых ножках, пили за здоровье императора и жрицы, благословляли империю на дальнейшие завоевания. У Эны кружилась голова от криков, бесконечных разговоров и незнакомой ей музыки. Но она продолжала стоять рядом, всматриваясь в черты матери, находя и общее с собой.

Вдруг всё поменялось, закружился роскошный зал, перемешались лица аристократов и прислуги, золотая и серебряная посуда взмыла в воздух, осталась лишь каменная темница. Жрица Нияти сидела