психиатры соглашались с тем, что кликушество представляет собой легкую и излечимую форму психического заболевания среди крестьянок, которую следовало отличать от безумия и болезней головного мозга. Однако описываемые врачами «границы между… более легкими формами нервного истощения и явным безумием были… [настолько] изменчивыми и неопределенными», что позволяли им утверждать, будто невылеченное кликушество может в конечном счете привести к психической дегенерации в следующем поколении[524]. Оба диагноза давали российским психиатрам основания утверждать, что их медицинский опыт принесет пользу российскому обществу.

Российские психиатры и неврологи надеялись, что их исследования кликушества принесут положительные плоды. Они, конечно же, хотели внести вклад в европейскую науку, а также убедить других российских врачей в том, что психиатрия и неврология – респектабельные области медицины. Они также ставили перед собой амбициозные цели раскрыть психику русских крестьян и улучшить их жизнь. Имея запас современных научных аргументов, гуманистически настроенные российские психиатры и неврологи видели себя рыцарями в сияющих доспехах, которые будут бороться и искоренять то, что они считали суеверными идеями непросвещенных «темных масс». Эти медицинские эксперты, как и этнографы и другие образованные исследователи российского крестьянства, считали, что кликушество, в частности, олицетворяет отсталость России. Хотя они неоднозначно относились к некоторым чертам современного общества, включая городскую проституцию и беспорядки на производстве, они, тем не менее, были привержены идее радикального изменения мировоззрения крестьян, воспринимавших мир в религиозных и сверхъестественных понятиях, в пользу светского и медицинского понимания болезней. Их миссия по просвещению крестьянства была в равной мере и культурной, и врачебной[525]. Первый шаг психиатров к реализации этой цели заключался в том, чтобы вырвать контроль над диагностикой и лечением психических заболеваний у народных знахарей, и особенно монахов и других духовных целителей. В современном крестовом походе научного рационализма не было места альтернативным интерпретациям и конкурирующим источникам силы.

Борьба психиатров с кликушеством и другими аспектами русской крестьянской культуры в значительной степени была борьбой за абсолютный авторитет; она был направлена против религии и ее власти над умами крестьян. Русская православная церковь, которую считали оплотом автократического государства, приняла на себя основную тяжесть атаки психиатров. Особо подозрительными в глазах российских медиков были те православные монахи, которые оказывали особые услуги кликушам и поддерживали убежденность этих женщин в том, что они одержимы. Подтверждая крестьянские верования, основанные на «божественных книгах», сказках и так называемых суевериях, монахи, по мнению медицинских и светских рационалистов, поощряли отдельные случаи одержимости демонами, которые могли перерасти в эпидемию истерии. Такие эпидемии вызывали особую тревогу в конце XIX века, когда апокалиптические убеждения побуждали внецерковные сектантские группы практиковать то, что психиатры и другие образованные члены российского общества считали сексуальными девиациями, а также совершать ритуальные убийства и массовые самоубийства. Сочетание эпидемий кликушества со вспышками неправославной религиозной активности служили для российских психиатров дополнительными доказательствами иррациональной и патологической природы русского крестьянства, которая, по их мнению, могла без должного руководства и рационального научного контроля привести к социальной и политической катастрофе.

Обеспокоенность психиатров эпидемиями истерии, в том числе связанными с одержимостью бесами, привела к разработке теорий о массовых психозах. В связи с революцией 1905 года эти теории обрели большое социальное и политическое значение. Перед лицом рабочих забастовок, роста насилия в деревнях, еврейских погромов и правительственных репрессий мнения нанятых правительством психиатров и неврологов разошлись. Большинство было возмущено карательными мерами, которые предпринимало царское правительство для восстановления контроля, в том числе помещение политических заключенных в психиатрические лечебницы. Эти психиатры стремились перенаправить анархию низших классов на упорядоченное противостояние тираническому государству. Репрессивные меры правительства также подтолкнули этих психиатров пересмотреть идею об институционализации психически больных в пользу деинституционализации и создания приютов для психически больных в сельских общинах[526]. Небольшая группа психиатров встала на сторону правительства против того, что казалось им неконтролируемыми анархическими и психопатологическими массами, которыми руководили патологически больные либералы и радикалы.

Независимо от политических идей, российские психиатры были едины в крестовом походе современности против того, что они считали русской отсталостью и традиционализмом. Вооруженные идеологией прогресса, они мыслили в категориях абсолютных дихотомий, разделяя аспекты общества и культуры на позитивные и негативные, то есть: цивилизованные и примитивные, современные и традиционные, рациональные и иррациональные, научные и религиозные, нормальные и ненормальные. Такая категоризация того, что является девиантным поведением, заметно возрастала по мере того, как психическое заболевание становилось «аморфным, всеобъемлющим понятием»[527]. Иррациональная религия вобрала в себя суеверия и фанатизм, в то время как проявления кликушества были приравнены к патологическому женскому поведению – противоположности поведению упорядоченному и контролируемому.

Когда русские психиатры отважились выехать в деревню в качестве посланников государства и научного рационализма, они столкнулись с абсолютно иным мировоззрением, для которого одержимость бесами не была патологическим состоянием, требующим ухода образованных городских врачей. Следовательно, обнаружить пациентов, страдающих от того, что сельское население считало одержимостью, оказалось весьма непросто. Изучение того, как российские психиатры воспринимали одержимость демонами и психические заболевания в русской деревне, может помочь историкам лучше понять динамику российского общества на рубеже XIX–XX веков и напряженность между научной и народной культурой.

В поисках кликуш

Хотя первые приюты для сумасшедших в России были основаны еще при Екатерине II в конце XVIII века, появление психиатрии как медицинской дисциплины в этой огромной империи совпало с началом периода реформ в середине XIX века. В то время в результате сокрушительного поражения в Крымской войне (1853–1855) российское правительство и образованное общество вынуждены были пересмотреть устройство и место России в семье европейских народов. Следуя примеру западноевропейских ученых и с разрешения правительства, профессор Иван Михайлович Балинский (1827–1902) в 1857 году основал первую в России независимую кафедру психиатрии в Императорской медико-хирургической академии (ныне Военно-медицинская академия) в Санкт-Петербурге и первую в империи психиатрическую клинику в этом городе в 1867 году. Выпускники Императорской медико-хирургической академии занимали академические должности по мере открытия новых кафедр психиатрии в университетах других городов, в том числе Харькова (конец 1870‐х годов), Казани и Киева – еще до создания аналогичной кафедры в Московском университете в 1887 году. Рост числа специалистов в области психиатрии был особенно заметен в последние два десятилетия правления династии Романовых. Если в 1887 году первое профессиональное собрание психиатров в Москве посетили только 93 специалиста, то к 1905 году психиатров и невропатологов было 350, а семь лет спустя союз психиатров и невропатологов-специалистов насчитывал