используют «суровые и садистские методы лечения», и обвиняли в ответ общество в нежелании понять природу психиатрии вместо того, чтобы прислушиваться к разглагольствованиям душевнобольных[551]. Один известный психиатр чувствовал себя вынужденным защищаться в ответ на обвинения: «…бесчестные люди, которые начали говорить о том, что психиатры фабрикуют сумасшедших, чтобы приобрести себе имя…»[552] Общественные познания о наркотических средствах, вызывающих заторможенность сознания и сонливость – сульфонале и хлоралгидрате, барбитуратах, бромидах калия и аммония, – которые назначали психиатры, часто с неблагоприятными физическими и психическими побочными эффектами, также дурно сказывались на имидже врачей[553].

Владимир Яковенко, например, использовал публикацию результатов переписи душевнобольных Московской губернии 1893 года, чтобы осудить высокий, как он считал, процент семей (20%), жестоко обращавшихся с психически больными родственниками, регулярно их избивая, связывая или заковывая в цепи. Чтобы проиллюстрировать возмущение и бездушное поведение крестьян, он приводит цифры касательно этих обычаев. Например, Яковенко отметил, что переписчики обнаружили 76 из 1744 (4,4%) психически больных, зарегистрированных в Нижнем Новгороде, сидящими на цепи; в Московской и Тамбовской губерниях эти цифры составили 75 из 3072 (2,4%) и 169 из 3834 (4,4%) соответственно[554]. Цитируя подобные данные об избиениях и других формах насилия в отношении психически больных, он, возможно, имел в виду, что вопреки мнению некоторых его современников, крестьяне, как и другие социальные классы, боялись психически больных и приветствовали бы возможность освободиться от заботы о представляющих угрозу членах семьи. Хотя гуманистические побуждения Яковенко заслуживают похвалы, факт остается фактом: российские психиатрические отделения и лечебницы тоже физически удерживали своих пациентов. Несмотря на кампанию Сергея Корсакова по отмене подобных ограничений, российские учреждения для душевнобольных регулярно использовали кандалы не только в 1900 году, когда Яковенко опубликовал свои данные, но и в 1912 году, когда психиатры жаловались на злоупотребления на Первом съезде Союза российских психиатров и невропатологов[555].

Помимо статистических данных о жестоком обращении крестьян с душевнобольными, Яковенко, взывая к гуманизму читателей, наглядно описывает многочисленные случаи жестокого обращения. Например, он пишет, что в селе Максимово Богородского района Московской области переписчики обнаружили 39-летнюю П. Г. Г-ву в небольшом запертом чуланчике. Когда они нашли ее, Г-ва была почти голой, а тело ее было покрыто синяками от побоев, нанесенных мужем. Проведя расследование, переписчики узнали, что муж часто оставлял жену без заботы и адекватного обеспечения. Как следствие, Г-ва часто была грязной и испачканной собственными экскрементами[556]. Яковенко приводит этот случай как прекрасный пример женщины, которую можно было поместить для ухода в приют для душевнобольных, обезопасив от действий жестокого и пренебрежительного супруга.

Самая яркая история Яковенко в его перечне варварских крестьянских практик связана с 18-летним юношей, который в конце концов попал в московскую Покровскую психиатрическую больницу и излечился от болезни. Отчет об этом случае читается как поучительный рассказ, описывающий ужасы, с которыми сталкивались душевнобольные в деревне. Подобно святому из агиографической литературы, герою этой истории пришлось пережить многочисленные унижения со стороны как членов семьи, так и нецивилизованных местных целителей. Однако в конце долгого извилистого пути появился свет, дарованный не Богом, а подготовленными психиатрами. По словам Яковенко, юноша страдал от сильных головных болей, которые мешали ему работать. Однако родители, считая его просто ленивым, избивали его. Когда, наконец, до них дошло, что он душевно болен, они стали обращаться к целителям, известным способностью излечивать психически больных. Один раз, когда юноша не хотел принимать от целителя лекарство, его отец несколько раз ударил его по лицу и чуть не вывихнул челюсть, пытаясь открыть больному рот и влить зелье. Юноша начал сопротивляться еще сильнее, выплюнув жидкость, за что был жестоко избит. Семья обратилась и к другим целителям – 13-летней девушке, пожилой женщине и барину «доктору-шептуну» (описанному Яковенко как шарлатан). Все они специализировались на чтении молитв над душевнобольными. Каждое посещение заканчивалось тем, что мальчик сбегал, а отец ловил и избивал его. В конце концов мужчина решил отвезти сына в земскую больницу, где медперсонал предположил, что юноше требуется специализированная помощь специалистов Покровской психиатрической больницы. По дороге в Москву юноша убежал, когда его отец и фельдшер остановились в таверне, чтобы выпить. В конце концов он вернулся в свою деревню, где отец догнал его, избил и связал. Когда юноша снова пустился в бегство, он направился в село Пушкино к своей сестре. Члены семьи сестры, по словам Яковенко, были еще менее милосердны, чем родители мальчика. Они несколько раз окунули его в навозную яму, надеясь таким образом избавить от болезни. От них тот сбежал в земскую больницу, где, к счастью, врачи назначили фельдшера сопроводить больного в московскую Покровскую больницу. В заключение Яковенко не без гордости сообщает, что через три с половиной месяца успешного лечения юношу выписали из больницы полностью выздоровевшим[557]. Психиатрическое лечение не только вернуло пациенту психическое здоровье, но и избавило его от дальнейших жестоких истязаний со стороны семьи и шарлатанов-целителей.

Другие врачи более сочувственно, чем Яковенко, оценивали крестьянские методы лечения психических заболеваний, в том числе кликушества, хотя и разделяли с ним отвращение к народным знахарям. Описывая свои наблюдения на юго-западе, в Подолье, участковый врач К. П. Сулима отмечает, что крестьянские семьи обращались за помощью с одержимыми как к монахам, так и к знахарям (которых Сулима называет шарлатанами). Несмотря на отвращение к знахарским приемам, Сулима, по крайней мере, понимает, что эти действия напрямую связаны с верой крестьян в дьявола. Сулима пишет, что знахари поят больного

разным зельем, иорданскою водою, обливают разными настойками, подкуривают разными веществами и вообще предпринимают все то, что, по их убеждению, противно Сатане. Каждый знахарь применяет к больному свой собственный метод лечения, а методы эти бывают ужасны. Больного заставляют прыгать через костер, подвергают его испугу, запирают его в подвале на долгое время, иногда особенным способом истязают его в том предположении, что только этим способом можно диаволу причинить мучения[558].

Опираясь на данные нижегородской переписи 1889–1890 годов, Кащенко рассуждает о случаях, когда эпилептиков и людей, страдающих другими психическими заболеваниями (медицина того времени классифицировала эпилепсию как психическое заболевание) связывали, сковывали и держали взаперти. Однако, в отличие от Яковенко, Кащенко считает, что крестьяне в целом не были жестоки или безразличны к больным членам семьи и односельчанам, а только беспомощны и беззащитны в том, что касалось психических заболеваний[559]. При этом и более благосклонные к крестьянским методам лечения Сулима и Кащенко были солидарны с мнением Яковенко насчет того, что всем людям, страдающим психическими заболеваниями, от легких