Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда социальная структура группировки усложняется, все большее число индивидуальных особенностей ее членов начинает осознаваться наблюдательными собратьями (и, соответственно, может использоваться ими для каких-то своих целей). Это тоже увеличивает пространство возможностей, приводит к необходимости выбора между различными моделями поведения и, как следствие, создает условия для того, чтобы более развитая коммуникативная система получала преимущества перед менее развитой.
В заключение отметим, что конкретную «точку» возникновения языка указать невозможно, — и даже не потому, что не хватает палеоантропологических и археологических данных, а примерно по тем же причинам, по которым для ребенка, усваивающего язык, невозможно указать конкретный день овладения языком (который потом можно было бы отмечать подобно дню рождения). Можно лишь говорить, что, скажем, в 1 год и 2 месяца языка у него еще точно не было, а в 3 года уже точно был. То, что находится в промежутке, представляет собой континуум быстро сменяющих друг друга (и накладывающихся друг на друга) промежуточных коммуникативных систем, каждую из которых разные исследователи могут квалифицировать как полное или неполное овладение языком в зависимости от различных критериев (обусловленных целями конкретного исследования). Точно так же разными будут у разных исследователей ответы на вопрос о языках австралопитеков, хабилисов, архантропов и т. д. — даже если бы им удалось лично пообщаться с представителями соответствующих видов.
Глава 5
Коммуникация в мире животных
Исследование вопроса о происхождении человеческого языка невозможно без изучения коммуникативных систем животных — иначе мы не сможем выделить ни то новое, что появилось у человека по сравнению с другими видами, ни те полезные для развития языка свойства, которые к началу его эволюции уже имелись. Неучет факторов такого рода ослабляет выдвигаемые гипотезы. Например, Терренс Дикон отводит ключевую роль в происхождении языка употреблению знаков-символов (его книга так и называется — The symbolic species — «Символический вид»), но, поскольку способность к их использованию обнаруживают и многие животные (причем, как мы увидим ниже, не только в условиях эксперимента), на роль главной движущей силы глоттогенеза оперирование символами не годится.
Впрочем, исследование коммуникации животных нужно не только для того, чтобы отвергать подобные гипотезы. Нынешнее состояние науки позволяет поставить и более глубокие вопросы: с чем коррелирует наличие у коммуникативной системы тех или иных характеристик? Какие существуют направления эволюции коммуникативных систем и чем они могут определяться?
Но, может быть, никаких сигналов у животных нет вовсе и если мы что-то принимаем за сигнал, то это просто игра нашего, человеческого, воображения, желание видеть вокруг подобное самим себе? Так считает, например, Евгений Николаевич Панов{767}. По его мнению, главная функция тех элементов поведения, которые мы принимаем за сигналы, — это сброс нервного напряжения. Для того чтобы понять, так ли это, рассмотрим подробнее те элементы поведения животных, для которых предполагается коммуникативная функция.
Прежде всего, говоря о коммуникации животных, необходимо понимать, что за словом «животные» скрывается огромное количество самых разных существ, одни из которых близки к человеку до такой степени, что имеет смысл ставить вопрос о тех свойствах, необходимых для коммуникации, которыми обладал наш общий предок, другие же далеки настолько, что у общих предков заведомо никаких релевантных для коммуникации свойств быть не могло. Таким образом, следует различать гомологии и аналогии (под первым термином понимаются свойства, развившиеся из того общего наследия, которое досталось от общего предка, под вторым — характеристики, которые, будучи внешне сходными, развились в ходе эволюции независимо). Например, наличие двух пар конечностей у человека и крокодила — гомология, а обтекаемая форма тела у рыб, дельфинов и ихтиозавров имеет аналогическую природу.
Когда по критериям, предложенным Чарльзом Хоккетом, было проведено сравнение языка с коммуникативными системами нескольких разных видов животных (колюшки, серебристой чайки, пчелы и гиббона), оказалось, что больше всего общих черт с языком набирает коммуникативная система медоносной пчелы (Apis mellifera). Виляющий танец пчел обладает такими свойствами, как продуктивность и перемещаемость; он является специализированным коммуникативным действием; те, кто может производить сигналы этого типа, могут и понимать их (последнее называется свойством взаимозаменяемости). До некоторой степени в танце пчел можно усмотреть даже произвольность знака: один и тот же элемент виляющего танца у немецкой пчелы обозначает расстояние 75 м до источника корма, у итальянской — 25 м, а у пчелы из Египта — всего пять{768}. Соответственно, эта коммуникативная система является (по крайней мере отчасти) выучиваемой. Как показали эксперименты Нины Георгиевны Лопатиной{769}, пчела, выращенная в изоляции и не имевшая возможности наблюдать за танцами взрослых особей, не понимает смысла танца, не может «считывать» с него передаваемую информацию. С формальной точки зрения в танцах пчел можно выделить элементарные компоненты (см. ниже), различные комбинации которых составляют разные смыслы (подобно тому, как в человеческом языке различные комбинации фонем дают разные слова){770}.
Определенные аналогии можно усмотреть между человеческим языком и коммуникативными системами некоторых видов муравьев. Как показали опыты Жанны Ильиничны Резниковой и Бориса Яковлевича Рябко{772}, проведенные с рыжими лесными муравьями, их сигнализация обладает свойствами продуктивности и перемещаемости: муравьи способны сообщать своим сородичам о различных местах нахождения корма. При этом они могут сжимать информацию: путь типа «все время направо» описывается короче, чем путь типа «налево, потом направо, еще раз направо, потом налево и потом направо». В одном из экспериментов муравьям предлагалось отыскивать пищу в экспериментальной установке, имевшей форму расчески (ствол с несколькими десятками боковых ветвей, отходящих в одну и ту же сторону). Оказалось, что если пища значительно чаще появляется на какой-то одной из ветвей, для этой ветки, по-видимому, формируется особое обозначение — по крайней мере, передача информации о том, что пища находится на ней, занимает меньше времени, чем передача информации о нахождении пищи на других ветках (более того, в этом случае уменьшается и время сообщения о координатах пищи, находящейся на ветках, близких к часто используемой){773}. На сброс нервного напряжения такое поведение совершенно не похоже.
Коммуникация юных муравьев (нескольких дней от момента выхода из кокона — при нормальной продолжительности жизни до полутора лет) отличается от коммуникации взрослых; коммуникация взрослых с такими неопытными особями имеет ряд специфических свойств: взрослый муравей общается с «ребенком» дольше, чем с другими взрослыми, и стимулирует его вступать в контакт антеннами{774}.
Хотя прямой расшифровке коммуникативная система муравьев не поддается, эти аналогии показывают, что многие свойства, характерные для человеческого языка, видимо,