Маме снова нездоровилось, поэтому мне пришлось ужинать в одиночестве. Я тревожилась за нее, заходила к ней в комнату, но она уже спала. Нэнси тоже была обеспокоена самочувствием хозяйки и после ужина сразу же вернулась на кухню, чтобы приготовить целебный отвар. Она всегда его готовила, когда маме было нехорошо. Не думаю, что он помогал, но так Нэнси чувствовала себя полезной. Ни я, ни мама не хотели отнимать у нее это чувство. Нам обеим слишком хорошо известно, как тяжело смотреть, как близкий тебе человек катится в пропасть, а ты ничего не можешь с этим поделать.

Почему-то именно сегодня мне вспомнились те ужасные вечера, а потом и дни, когда отец напивался до беспамятства. Засыпал прямо за столом, так и не выпустив из рук бутылку. Помню перешептывания слуг и мамины слезы. И это еще далеко не худшее из моих воспоминаний. Потом он, разумеется, приходил в себя, обещал взять себя в руки, измениться, но его обещаний хватало ненадолго.

Сначала люди были снисходительны, понимали, какое горе нам пришлось пережить, и сквозь пальцы смотрели на поведение отца. Но всему есть предел. Началось с того, что его исключили из Совета. Кстати, именно леди Огаста заняла место папы. Все представили так, будто его исключение временное, лишь до тех пор, пока он не придет в себя. Но всем было очевидно – он уже не сможет вернуться.

Потом нас перестали приглашать на приемы, некоторые даже демонстративно отворачивались на улице. Их поведение было вполне объяснимо: отец всегда был очень принципиальным человеком и, занимая высокую должность, нажил себе много врагов. Они наслаждались его падением и старались сделать наше положение еще более унизительным. А отец… Отец все глубже увязал в своем горе.

Конечно, мы с мамой не оставались в стороне. Мы изо всех сил хотели помочь ему, устраивали семейные беседы, пытались отвлечь от горьких мыслей – одним словом, испробовали все средства. Но невозможно спасти того, кто сам не желает своего спасения. Я отчетливо помню ощущение полного бессилия, когда твой красивый и сильный отец превращается в опустившегося и дряхлого пьяницу, а ты ничего не можешь с этим поделать.

Помню наш последний разговор перед очередным отбором – мне тогда было четырнадцать. Прошел ровно год со смерти Лотта. Накануне отец устроил пьяный дебош в таверне, и его бы непременно забрали стражники, если бы не вступился лорд Вейсс – один из немногих друзей отца, кто еще не отвернулся от нашей семьи. Остальным уже надоели его выходки – терпение горожан иссякло.

Именно тогда мы и рассорились с Меридит Вейсс, которая подслушала разговор своих родителей о том, что вытворял мой отец в таверне, и растрепала об этом всему городу. На обучении на меня и без того смотрели косо, а теперь дело дошло до открытых оскорблений и колкостей. Леди Огаста требовала моего исключения. Я была так зла на отца, стыд жег меня изнутри. Как сейчас помню, в голове раненой птицей билась мысль: «Я этого не заслужила, мама этого не заслужила! Так не должно быть! Несправедливо потерять брата, а потом лишиться еще и отца». Помню, как пришла домой, в слезах ворвалась к нему в кабинет и высказала папе все, что терзало меня весь этот бесконечно долгий год.

На следующий день отец был трезв, аккуратно выбрит и причесан. Надел камзол и белую сорочку, совсем как раньше, когда он заседал в Совете. Пришел ко мне в комнату, сел на кровать, взял меня за руку и, глядя в глаза, пообещал, что больше никогда не будет позорить нас с матерью. Сказал, что все изменится.

Я много раз слышала, как он говорил подобное матери, когда они ссорились за закрытыми дверями. Но со мной он серьезных бесед не вел никогда. И что-то такое было в его взгляде, что я поверила. Поверила, что теперь все будет иначе. В ответ он тоже попросил меня дать ему слово – сделать все возможное, чтобы стать Энси, бороться и ни за что не отказываться от своей мечты. Конечно, я поклялась ему в этом. Я бы пообещала что угодно, лишь бы снова видеть папу таким, каким он был прежде.

Потом мы поговорили о моей учебе, о том, как мне стоит развивать свой дар и еще о всякой ерунде, но на душе было неспокойно. Было так тревожно, что я даже хотела остаться. Но отец только рассмеялся и настоял, чтобы я отправлялась на отбор, ведь сегодня предстояло пройти очередное испытание. Мне действительно нужно было идти: учеников отсеивали каждый год, пока не останутся лишь четверо претендентов. Не явиться я не могла. Все внутри кричало «останься», но я не прислушалась к себе, ушла, успокоив себя тем, что отец трезв и беспокоиться не о чем, да и мама совсем скоро вернется.

Это был последний раз, когда я видела отца живым.

Я вынырнула из тяжелых воспоминаний и поплелась к себе в комнату. Да что со мной такое? Я ведь запретила себе вспоминать об отце!

Оказавшись в своих покоях, я прямо в платье рухнула на постель, запрокинув руки за голову. В душе, как и в голове, творился полный сумбур, воспоминания разбередили старые раны.

Взгляд зацепился за конверт на прикроватном столике. Вспомнилось, что Нэнси упоминала что-то о письме, но ее слова напрочь вылетели у меня из головы. Распечатывать его сейчас у меня не было сил. Что бы там ни было – это подождет. Я сейчас не в том состоянии.

Стараясь отвлечься от мыслей об отце, я попыталась переключить внимание на недавние события. С того злосчастного дня, когда стало известно, что я не стану Энси, жизнь подхватила меня бурлящим потоком и понесла, вот только куда – мне неведомо. Не осталась и следа привычной мне рутины.

Да, встреча с Алазаром подарила мне надежду. Все шло именно так, как мы и задумывали, и даже лучше. Вот только почему тогда на душе снова так неспокойно? Почему во мне неуклонно растет недоверие к новому знакомому? Почему он не предупредил меня о зелье? И почему меня это так волнует?

«Потому что ты бы так не поступила. Не стала бы подливать ей зелье», – шепнул внутренний голос. И я вдруг спросила себя: действительно ли это так? Задумалась и не смогла найти ответа. Я была уверена, что все получится. «Но что было бы, если бы наш план не сработал и Оливия смогла сдержать свои эмоции? Алазар всего лишь решил действовать наверняка», – пыталась урезонить себя я.

Я даже головой тряхнула от досады. «Что мне за дело до того, применял он зелье или нет? Какая разница, какие у него тайны, если он поможет мне достигнуть цели?» – продолжала убеждать себя я, однако упрямый колокольчик внутри меня тревожно звенел, напоминая, что моя интуиция ошибается редко. Надо попытаться выяснить о несостоявшемся наследнике Лунных земель как можно больше.

Так ничего и не решив, я досадливо повернулась на бок, теша себя надеждой, что смена позиции поможет выбросить навязчивые мысли из головы. Взгляд вновь упал на конверт, и я потянулась, чтобы распечатать его.

Быстро пробежала глазами письмо и застонала – оно от Оливии. Она расточала извинения, расписывала свои душевные терзания по поводу того, какую обиду мне нанесла, и просила принять ее искренние извинения. В конце она обещала, что обязательно лично попросит у меня прощения, как только оправится от проблем со здоровьем. Письмо было типичным для Оливии – такое приторное, что у меня скулы свело. Я раздраженно скомкала его и подожгла, вызвав на ладони небольшой язычок пламени. Очередное нарушение правил. Одним больше, одним меньше – в моем случае уже неважно.