Вечерний ветер, влетая в растворенное окно, нежно, почти как ручки Мирьям, гладил побитое лицо Кароля, принося облегчение. После странного дня он чувствовал себя здесь покойно, уютно и даже начал немного задремывать с открытыми глазами, под стук расставляемой на столе оловянной посуды, когда вошедшая невысокая женщина, тихая, скромная Бейла – мать Исроэля и Мирьям, сказала с грустной улыбкой, посмотрев на них:

– Сейчас Сара принесет немного льда, у них еще осталось в погребе. Ледяные компрессы быстрее справятся с вашими синяками, – и этими простыми словами сразу вырвала Кароля из дремы.

Услышав о приходе Сары, Кароль чуть скривился, вспомнив, что она, эта девушка, якобы его невеста. «Совершенно нет сил что-то из себя изображать. Буду молчать, пусть думают, что это последствия драки».

На улице послышались быстрые шаги и шуршание юбок. Кто-то остановился под окном, и девичий голос позвал:

– Мирьям, спустись, пожалуйста.

Как Кароль ни устал, вполне понятное мужское любопытство заставило его выглянуть в окно. Ну, кто там предназначен ему в невесты? Ха-ха.

Внизу на мостовой, едва освещенная дрожащим светом уличного фонаря и чуть закинув вверх голову, стояла прелестная юная… фея. Именно это сравнение первым пришло в голову Кароля. Черные кудри выбились из-под белого чепца и свободно рассыпались по плечам. Огромные темные глаза волшебно сверкали. Розовые губы изогнуты в улыбке.

– Кто это? – потрясенно прошептал Кароль, не в силах отвести глаз.

– Твоя невеста Сара. – Исроэль был в восторге, сам не зная отчего.

– Сара, – повторил Кароль библейское имя. – Почему же она не поднимается?

– Да ты что, Кароль, – возмутилась Бейла, – как порядочная девушка явится в дом жениха?!

Исроэль тихо посмеивался. Бейла возмущенно пожимала плечами. Кароль замолчал – и молчал весь вечер.

Лежа ночью в постели, слушая тихое сопение Исроэля, с которым он находился в одной комнате, Кароль вновь и вновь пытался старательно обдумать произошедшие с ним события.

И опять его четкий мужской рациональный ум наталкивался на невозможное, на немыслимые фантазии, на предположение, что в его перемещении во времени виновно кольцо. Добираясь до этой мысли, логика спотыкалась, и хотя, отбрасывая фантазии, Кароль искал разумного объяснения, кроме массового гипноза ничего иного придумать не смог.

При этом попытка снять кольцо с пальца, так же, как прежде у Яэль, не увенчалась успехом. Он тоже крутил это странное кольцо, и оно спокойно и легко поворачивалось вокруг пальца, но как только Кароль начинал его сдвигать в сторону сустава, пытаясь снять, кольцо словно уменьшалось в размере и ни за что не снималось. «Может, распилить», – задумался Кароль.

Сквозь закрытые на ночь ставни неожиданно пробился лунный луч. Потом еще один, и еще. Комната осветилась призрачным серебряным светом. И может, луна в этом виновата, но все чаще четкие мысли Кароля сбивались, мешались и уступали место видению юной феи, которая, чуть закинув голову, нежно ему улыбалась.

К утру Кароль не знал, чего он хочет больше – вернуться в свое время, к своей не слишком привлекательной, мягко говоря, службе в концентрационном лагере, альтернативой которой был лишь Восточный фронт, или остаться пока здесь, в летней Праге, увидеть еще эту милую девушку. Незаметно он заснул, и во сне Сара полностью овладела его мечтаниями, отодвинув в сторону все трезвые, ясные мысли.

Ветви деревьев переплетались в вышине, создавая впечатление тенистого сада. Камни покрылись зеленоватым мхом и заросли острой редкой жесткой травой. Было тихо, прохладно и печально, как и положено на кладбище.

Пачкая землей туфли и цепляя на чулки сухие веточки, Кароль с Исроэлем не спеша бродили между каменных надгробий. В это грустное место их привела неожиданная идея Исроэля – всколыхнуть память Кароля, совершив экскурс в историю гетто.

Именно Исроэль лучше всех в семье видел, что Кароль ничего не знает из прошлой жизни, и только вовремя подсказанные юношей слова дают тому возможность не привлекать всеобщего внимания. Эта странная забывчивость омрачала в душе Исроэля его любовь к старшему брату, на которого он привык смотреть с восхищением.

– Ты вспомнишь, обязательно всех вспомнишь. Здесь что ни имя, то великий человек, – немного нервничая и суетясь от того, что должен учить брата, повторял Исроэль.

– Неужели? – снисходительно подсмеивался над его горячностью Кароль. – Ну давай попробуем. Кто лежит здесь? – и он равнодушно ткнул пальцем в ближайший надгробный камень.

– Мордехай Майзель. О, это благороднейший человек. Богач и меценат. Он построил школы, больницу, замостил камнем улицы нашего квартала, расставил на них фонари, и даже деревья, под которыми мы сейчас ходим, – это его заслуга. Ну как, вспомнил? – с надеждой в голосе произнес он.

В ответ Кароль лишь вздохнул. Ему надоело говорить, что он не может вспомнить того, чего никогда не знал.

– Ладно, согласен. Достойный человек. А вот этот камень?

– Авигдор Каро. Поэт. Написал элегию, в которой описывает страшный погром четырнадцатого века.

– Хм… Элегия о погроме. – Едва заметно пожав плечами, Кароль прошел вперед и остановился у надгробия, напоминающего страницы развернутой книги, сверху донизу покрытые выбитыми в камне непонятными ему словами на иврите. И хотя он ни о чем не спрашивал, вошедший в роль учителя Исроэль с видимым удовольствием продолжил читать лекцию.

– Рабби Иехуда Лива бен Бецалель, – торжественно произнес он. – Это величайший раввин, философ и ученый. Владел тайнами Каббалы. Он вылепил из глины человека – Голема. Вложил ему в рот табличку с тайным именем Бога, которое нигде в Святых книгах не упоминается и которое можно вычислить, лишь обладая высокой мудростью, – тут Исроэль, явно подражая отцу, поднял кверху указательный палец, возвысив голос, и его зеленые глаза загорелись восхищением, – и человек ожил. Каждый вечер раввин вынимал табличку изо рта Голема, но однажды забыл, и Голем начал бунтовать.

– Дальше я знаю, – задумчиво прервал объяснение Кароль.

– Ну вот видишь, значит, ты не все забыл, – обрадовался Исроэль. От радости он даже подпрыгнул. – Я прав, прав! Ты все вспомнишь!

Кароль хотел сказать, что просто знаком с романом Густава Майринка «Голем», но вовремя спохватился.

– Пойдем, – потянул его за руку Исроэль. Они прошли в дальний угол кладбища и остановились. Искривившаяся ветка дерева одиноко качалась, почти задевая простой серый, наклонившийся камень. Тоскливо, как в подвале, пахло влажной землей.

– Ну, – поторопил Кароль, которому эта нелепая прогулка уже порядком надоела, неожиданно притихшего и погрустневшего юношу, – что это ты вдруг замолчал?

Исроэль кивнул головой в сторону камня:

– Наш старший брат.

Кароль медленно повернул голову к надгробию, прочитал даты, спросил: