– Я не знаю, что делать с парнем, тюремщиком. Он заслужил награду, но, хоть убей, я не знаю, чем его наградить. У него есть друзья, кто-нибудь, кто хорошо его знает?

Корин подал голос:

– Я немного знаю его отца. Старый тюремщик, сейчас на пенсии. Я могу спросить.

– Поговори. Я не хочу, чтобы награда получилась бессмысленной. Они сделали нам отличный подарок, и Ивен, и Жавель.

– А что вы собираетесь делать с самим подарком? – спросил Пэн. Это было первое полное предложение, которое Келси услышала от него за несколько дней, но сейчас Келси жалела, что не может пропустить его мимо ушей. – Как насчет Торна?

– Я не знаю.

– Лучше решить поскорей, госпожа, – вставил Дайер. – Все королевство требует его крови.

– Да, но они требуют по неправильным причинам. Они хотят, чтобы он ответил за те годы, что он служил распорядителем переписи. Но это была государственная должность, и при всей их ужасности действия Торна в качестве распорядителя считались при Регенте законными. Закон не может прогибаться под давлением общественности. Казнить Торна можно только за его преступления.

– Он виновен в измене, госпожа.

– И все же это не повод собираться всем королевством, чтобы посмотреть, как его повесят.

Пятеро стражников уставились на нее, и Келси сильнее, чем когда-либо, почувствовала себя на шахматной доске – пешкой перед лицом пяти могущественных фигур.

– Вы все согласны? Что я должна его казнить?

Они кивнули, даже Пэн. Зря Келси полагала, что он воздержится.

– В ближайшее время я приму решение, но пока его еще нет. Я обещала Элстону развлечение, знаете ли.

Оставив их посмеиваться у нее за спиной, Келси вернулась в галерею, чтобы еще раз посмотреть на мужчину из камина. В дневном свете он казался еще более неотразимым, и, хотя портрет был явно очень старым, таинственный гость ни на день не постарел с тех пор. Красавец провожал ее глазами, когда она подошла ближе, и хотя Келси понимала, что это глупо, ей казалось, что он действительно видит ее издалека.

– Этот тоже снимите, – наконец, сказала она. – Не знаю, кто он, но не монарх. Он не должен висеть на этой стене.

– Избавиться от него?

– Нет. Отнесите наверх. – Она оглядывала стражников, пока не нашла отца Тайлера, глядящего в окно. – Спасибо, отец. Здесь очень интересно.

– Да, госпожа, – рассеянно ответил священник, не сводя мрачного взгляда с гор.

«Что они с ним сделали?» – снова задумалась Келси, уставившись на гипс на его колене. Она удивилась своему порыву оберегать священника. Он был стариком, которому хотелось сидеть, читать книги и думать о прошлом. Причинять ему вред казалось преступлением. Несколько раз по утрам Келси обнаруживала отца Тайлера спящим на любимом диванчике в библиотеке, словно он больше не желал проводить ночи в Арвате. Святой отец сделал с ним что-то еще? Если он…

«Стоп», – оборвала саму себе Келси. Это путь приведет только к катастрофе. Келси выбросила Церковь Господню из головы, и когда у нее это получилось, у нее вдруг возникла идея, возможное решение… не с отцом Тайлером, но с другой проблемой.

– Лазарь? Кто-нибудь из Стражи говорит по-мортийски?

Булава удивленно моргнул.

– Кибб, Дайер, и Гален, госпожа. И я сам.

– Кто-нибудь из них говорит достаточно хорошо, чтобы сойти за мортийца?

– Только Гален, – Булава нахмурился. – Что у вас на уме?

– Сейчас мы отправимся наверх, но не все. Вы двое спуститесь в подземелье и приведете мне Жавеля. Попытайтесь немного его расшевелить.

Но через час, когда Жавеля привели в Королевское Крыло, Келси с разочарованием увидела, что его апатия не развеялась. Он без интереса огляделся, пока Корин вел его к подножию помоста, а потом просто стоял, уставившись в пол. Где человек с топором, в полном одиночестве атаковавший горящую клетку? Келси подумала, что настоящего Жавеля можно было бы увидеть в тот день, когда Торн ворвался в подземелье. Ивен не особо распространялся о том, что там случилось, но, в конце концов, Булава его разговорил: если бы не Ивен, Жавель бы убил Торна голыми руками. Вот какого мужчину хотела увидеть Келси. Она с удовлетворением отметила, что Ивен хотя бы снял с Жавеля кандалы. В них не было необходимости: Жавель просто стоял, прямой и побитый, словно ожидая собственной казни.

– Жавель.

Он не поднял взгляд, только глухо ответил:

– Ваше Величество.

– Вы очень помогли мне в поимке Алана Торна.

– Да, Ваше Величество. Спасибо.

– Я помиловала тебя. Вы вольны в любое время покинуть Цитадель и пойти своей дорогой. Но я прошу вас остаться и выслушать предложение.

– Какое предложение?

– Мне сообщили, что ваша жена попала в отправку в Мортмин шесть лет назад. Верно?

– Да.

– Она еще жива?

– Я не знаю, – вяло ответил Жавель. – Торн так сказал. Он сказал, что может ее вернуть. Но теперь я думаю, что это было ложью и она умерла.

– Почему?

– Она была красавицей, моя Элли. Такие долго не выдерживают.

Келси поморщилась, но продолжила:

– Ваша Элли была красивой и слабой, Жавель? Или красивой и жесткой?

– Гораздо жестче, чем я, госпожа, хотя это ни о чем не говорит.

– И вы думаете, что она не продержалась бы шесть лет в мортийском Доме открытых дверей?

Жавель поднял взгляд, и Келси обрадовалась, увидев в его глазах намек на гнев.

– Госпожа, зачем вы мне это говорите? Хотите сделать еще хуже?

– Хочу узнать, есть вам еще до кого-нибудь дело. Как вы думаете, понравилось бы вашей жене увидеть вас здесь таким?

– Это касается только ее и меня. – Жавель огляделся, казалось, впервые заметив Корина. – Вы сказали, что я могу уйти.

– Так и есть. Дверь позади вас.

Жавель повернулся и пошел прочь. Келси почувствовала, как взвился стоящий рядом Булава, но, к его чести, хранил полное молчание.

– Чем займетесь, Жавель? – окликнула она его.

– Засяду в ближайшем пабе.

– Ваша жена хотела бы этого?

– Она мертва.

– Вы этого не знаете.

Жавель не остановился.

– Не хотите удостовериться?

Он остановился, возможно, в десяти футах от двери.

– Я положила лотерее конец, Жавель. – Келси продолжила, сверля его спину взглядом, мысленно приказывая ему стоять смирно. – Пока я у власти, ни одна партия дани не покинет эту страну. Но это не исправляет ошибки прошлого, тирцы уже в Мортмине. Что мне делать с ними, со всеми этими рабами? Ответ очевиден: я должна их забрать.