Келси уставилась на девочку, чувствуя, как в ней зарождается жалость. В отличие от улыбающийся на коленях Прекрасной Королевы принцессы, спрятанная девчушка смотрела темными, несчастными глазами. Она не глядела на художника, как остальные: напротив, не отрывала от Прекрасной Королевы взгляда, полного плохо скрываемой тоски. Келси вдруг захотелось плакать, то ли из-за ребенка, то ли из-за самой себя. На следующем портрете дочь Прекрасной Королевы выросла и сама обзавелась ребенком. Табличка гласила, что это Королева Элейн и кронпринцесса Арла. Элейн была не такой красавицей, как ее мать – а кто мог бы быть? – горько подумала Келси… однако она кого-то ей напомнила. Андали? Нет, несмотря на то, что эта женщина была брюнеткой, она не обладала бледной, эфирной красотой Андали. Королева Элейн не улыбалась художнику: она тоже выглядела крайне раздосадованной необходимостью позировать для портрета.

– Посмотрите, госпожа! – Дайер указал на лицо Элейн. – У нее ваша упрямая челюсть!

– Уморительно, – пробормотала Келси, но она не могла отрицать сходства, даже сейчас, когда ее лицо очень изменилось. Прежде чем Дайер заметил что-либо еще, она перешла к следующему портрету. Когда Арла Справедливая села на трон Тира, в ее взгляде не осталось ничего детского, оба сапфира висели на шее, голову венчала корона Тира. Зачарованная, Келси уставилась на корону: изящный серебряный обруч, украшенный четырьмя или пятью сапфирами. Она постучала пальцами по холсту.

– Удалось ли найти эту вещицу, Лазарь?

– Еще нет, госпожа.

Келси кивнула, разочарованная, но не удивленная, и повернулась обратно к портрету. Королева Арла была не особенно красивой, но обладала магнетическими качествами, сквозившими в ее облике. Она была намного старше, чем другие женщины Рэйли, и Келси вспомнила, что Королева Элейн жила долго, и ее дочь короновалась уже в довольно почтенном возрасте. Арла была самодержцем, и портрет показывал ее таковой, отражая явную решимость идти собственной дорогой. Ее довольная улыбка граничила с самодовольством, излучая гордость, доходящую до высокомерия. Но в будущем гордость принесла Арле одни неприятности.

«Варвары у стен, – прошептал внутренний голос Келси. – И она спровоцировала их, прямо как ты».

Она прогнала непрошеную мысль и перешла к следующему портрету, на котором оказалась ее мать. Королева Элисса выглядела совсем не так, как Келси себе представляла. В те долгие дни в коттедже, когда Карлин, рассердившись на нее, оставляла Келси в одиночестве, она утешала себя, представляя призрак женщины, давшей ей жизнь: тонкой и хрупкой, как в сказках братьев Гримм. Но Элисса на портрете совсем не выглядела хрупкой: она оказалась высокой, выше Келси, и светилась здоровьем, – эффектная блондинка с блестящими зелеными глазами. Она стояла рядом с простым, неукрашенным столом, но ухмылялась беспечной улыбкой женщины, которой не о чем беспокоиться. Келси, почти довольная этой версией матери, заметила, что уцепилась за ее улыбку. Даже если портрет написали сразу после того, как Элисса взошла на трон, мортийцы уже прокладывали путь по тирским деревням.

Мортийское Соглашение и лотерея были уже не за горами, и совершенно беззаботное выражение лица матери укрепило решимость Келси в том, что никто не должен пострадать из-за ее ошибок.

– Госпожа? – пробормотал Булава.

– Что?

– Нехорошо застревать в прошлом. Важно будущее, то, что здесь и сейчас… вот и все.

Келси разозлилась на то, с какой легкостью Булава читал ее. Но она не увидела осуждения в его лице, только собственное клеймо суровой истины, и через мгновение расслабилась, пожав плечами.

– И все же иногда ответы на вопросы будущего лежат в прошлом, Лазарь.

Булава обернулся и рявкнул:

– А ну-ка быстро все рассыпались!

Стража Келси разошлась во все концы комнаты. Келси недоуменно посмотрела на Булаву, но он только подошел ближе и прошептал:

– Так вот куда вы отправляетесь во время ваших ночных странствий, госпожа? В прошлое?

Келси сглотнула, и все-таки что-то, казалось, застряло у нее в горле.

– Почему ты считаешь, что я куда-то отправляюсь?

– Пэн упустил это той ночью, на прошлой неделе. Он стоял у двери в библиотеку. Но я был прямо подле вас, госпожа. Вы сказали: «Лучший мир существует. Так близко, что можно потрогать». Я знаю эти слова: в моей родной деревне об этом распевали песню. Песню о Переходе.

– Я лунатичка, ходила во сне.

Булава усмехнулся.

– Вы такая же лунатичка, как малявка Андали, госпожа. Прошлой ночью я нашел ее в кабинете Арлисса. Уходя, Арлисс всегда закрывает свой кабинет. Но Гли все же оказалась внутри.

– И что ты думаешь, Лазарь?

– Той ночью, на минуту, как раз перед тем, как выйти из своей фуги, вы словно бы… исчезли.

– Исчезла? – от этого слова Келси похолодела, но выдавила равнодушный смешок.

– Смейтесь, если вам угодно, госпожа, но я действительно это видел. – Булава наклонился еще ближе, понижая голос до шепота. – Госпожа, а вы никогда не думали, что лучше всего просто снять их и выбросить?

Келси машинально сжала драгоценности в кулаке. Она не знала, работали ли они еще или теперь на нее влияло что-то иное. Но все в ней восставало при одной мысли, чтобы их снять.

Булава покачал головой, а потом страдальчески улыбнулся.

– Попробовать стоило.

– Посмотрите сюда, госпожа! – позвал Корин, указывая на следующий портрет.

– Ох ты ж, боже мой, – выдохнула Келси. Со стены на нее уставилось лицо ее дяди: моложе загадочного незнакомца, но, несомненно, Томас Рэйли собственной персоной.

Он был стройнее, и нос казался не такого алкоголически красного оттенка, который он приобрел позже. Но дух превосходства, чувство, что он божий дар грешной земле, исходили от холста почти видимыми волнами.

– Снимите эту ерунду! – огрызнулась Келси. – Он не монарх Тира, и никогда не был. Избавьтесь от него.

– Я позабочусь об этом, госпожа, – ответил Булава. – Я не знал, что он повесил тут свой портрет. Я очень давно сюда не приходил.

– Кто-нибудь пользуется этой галереей?

– Сомневаюсь. Посмотрите на пыль.

Келси вернулась и посмотрела на портрет матери. Даже если она каким-то образом найдет решение маячащего на горизонте мортийского кошмара, это никак не поможет пятидесяти тысячам тирцев, которые уже сгинули в Мортмине, став подарком ее матери миру. Еще одна знакомая вещь – задача без решения.

– Можно спросить у вас, госпожа? – поинтересовался Дайер.

– Пожалуйста.

– Я подумал, вдруг вы уже решили, что делать с заключенным Жавелем.

– Конечно, я выпущу его из тюрьмы, но только когда удостоверюсь, что он не допьется до смерти.

Келси отвернулась от портрета к пятерым стражникам, стоящим напротив залитого солнцем окна, словно ряд шахматных фигур.